Изменить размер шрифта - +
В течение двух лет половина погибает от отравления, передоза или переохлаждения, часть — насильственной смертью, в том числе страшной, особенно девочки, которые начинают заниматься проституцией раньше, чем созревают. И если бродяжка скитается долго, скорее всего, это уже пропащий ребенок, который не доживет до совершеннолетия.

Если я выдернул Светку с Ваней из этой среды, то вряд ли свои их простят. И теперь ответственность за их жизни — на мне. Взять хотя бы пляжный заработок. Если другие бомжата их заметят, то наверняка захотят поживиться. И часть выручки, если не половину, им придется отдать. Если не отдать, это конфронтация и изгнание из круга, их сочтут предателями и попытаются уничтожить.

Значит, надо придумать, как их обезопасить. Подписаться за них? Вспомнился сутенер, крышующий малолетних проституток. По идее, ему же отстегивают «за крышу» малолетние бродяги. И это не Зяма с Русей, эти на всю голову отмороженные, которые и нож под ребро могут всадить, и башку проломить. Таким на малолетке срок отмотать — плюс к авторитету. С ними лучше не воевать. Но и делиться с такими — последнее дело.

Если бы я задумал Свет и Ивану такой бизнес на все лето, пришлось бы отстегивать «крыше». Или валить «крышу». Но время такое, что шваль, как головы гидры — одну срубил, две выросли.

А так придется выкручиваться и петлять. Наверняка Светка с Ваней знают, где могут пересечься со своими, вот пусть такие места и обходят стороной, а я посижу покараулю, кассой поработаю.

Звонкий голосок Светки я услышал издали. Девочка делилась планами, что собирается купить себе жвачку и очки. Ваня сипло сказал, что ему хочется «Тетрис», но он жутко дорогой. Он нашел «волка с яйцами», но игрушка не работала.

Войдя в недострой, Света продолжила щебетать, Ваня онемел перед мопедом, как адепт, завидевший божество. Разинул рот и аж задрожал.

— Прокатиться дам потом, — сказал я. — Сначала ответьте, сколько вы на улице.

— С апреля, — прошептал Ваня, не отрывая взгляда от Карпа и забыв обо всем на свете.

Как я и думал, недолго, не успели деградировать, и разговаривали даже более складно, чем Каюк до переезда к бабушке.

Я рассказал им, что и почем, напугал другими бродяжками, велел их сторониться на пляже, иначе выручку отнимут.

— Товара с собой много не носить, — наставлял я. — Взяли десять початков, продали, подошли ко мне, сдали деньги… Что таращитесь? Не отберу!

— Я завтра с вами! — вызвалась Гаечка. — Подстрахую. И могу брата старшего позвать, он в военном училище учится, здоровенный — ух!

Подумалось, что это было бы неплохо, но, может, получится обойтись и собственными силами, старших лучше не впутывать, да и вряд ли они захотят бесплатно нам помогать.

— И Илью я взяла бы, — продолжила подруга. — С Димонами. Чем нас больше, тем мы сильнее. Пойдем типа на море, плохо, что ли. И мелким поможем.

— Во круто, — хрипнул Ваня. — Мощная подписка!

— Я бы и тебе не советовал участвовать, — сказал я Гаечке, но она уперлась:

— Нет уж. Не позовешь с собой — сама приду и вас найду.

Потом я дал задание детям разжечь костер. Они справились быстро.

Проверил, смогут ли поставить на огонь казан с водой — смогли. Сыпанул в воду соль, достал наугад четыре початка, развернул. Пять были совсем молочные, у шестого зерна начали твердеть и приобрели желтый окрас. Сколько варить початки, я не знал, надо было проверить методом тыка.

Мы расселись на досках на полу, глядя в огонь — этакая семья. Гаечка бросила в воду яйца, приготовила четыре кукурузных початка.

Быстрый переход