Карасиха заметила Гаечку и тоже напряглась. Я вклинился между ними.

— Девчонки, спасибо, что пришли. Мы делаем общее дело, потому прошу забыть о прошлых обидах хотя бы на время.

Гаечка фыркнула и отвернулась, скрестив руки на груди. Настроение у нее резко ухудшилось.

— А че такого? — не поняла Ольга.

Пришлось объяснять:

— Заворотнюк долгое время относилась к Саше… не должным образом и отказывалась признавать свою неправоту.

— А причина? — спросила Ольга.

Я пожал плечами. Карасиха набычилась. Видимо, Ольга была смотрящей их класса, потому шагнула к девчонкам и потребовала объяснений:

— Причина⁈

— Она нам дули тыкала в окно, — проблеяла Москва.

— Да нет причины, — спокойно сказала Гаечка. — Они решили, что я лохуха, вот и все. Пришлось объяснить им, что это не так.

Ольга хохотнула.

— Теперь быстро помирились. Ну?

Гаечка скрестила руки на груди. Карасиха пробурчала:

— Мы были неправы. Ты нормальная.

— И? — прищурилась Саша.

— Мы типа сожалеем, — косясь на Ольгу, сказала Шипа, — и больше так не будем.

Гаечка самодовольно улыбнулась.

— Ладно уж, и я не буду бить ваши морды.

Карасиха пропустила реплику мимо ушей, но близко к Гаечке эта веселая троица не подходила. Последними явились представители одиннадцатого класса: Наташка, Чечурина, еще две девчонки и Кузя, длинный и нескладный Олег Кузнецов.

Когда все собрались, площадка под навесом у входа в администрацию была полностью заполнена, мы выстроились с транспарантами. Сменяя друг друга, громогласные Лихолетова и Памфилов выкрикивали лозунги, остальные повторяли хором.

Часа через три после начала наш пикет все-таки привлек внимание коммунистов. Женщина с рупором наблюдала за нами, стоя под молоденьким платаном. Наконец она решила подойти, устремилась к нам, я двинулся навстречу, встретил ее у нижней ступени:

— Здравствуйте.

Она поглядела без интереса, пришлось объяснять, что мы затеяли:

— Я организатор этой акции. Мы протестуем против назначения на должность директора некомпетентного человека.

— Ты? — не поверила она и принялась взглядом выискивать взрослых. — Кто главный? Хотелось бы переговорить с ним.

— Он перед вами, — улыбнулся я и решил воспользоваться ее замешательством, прикинуться дурачком: — Вы же тоже за справедливость? Можете одолжить рупор минут на десять?

Не дожидаясь ответа, я протянул к нему руку:

— Ненадолго. Пожалуйста! Разве компартия не хочет помочь детям?

Она и сообразить не успела, как громкоговоритель оказался у меня, я взлетел по ступеням наверх и прокричал в рупор:

— Товарищи! Дамы и господа! Мы, ученики семнадцатой школы, обращаемся к вам! Не оставайтесь равнодушными к нашей беде!

Прохожие начали оборачиваться, старушка с авоськой остановилась и вытянула шейку. Охваченный азартом, я говорил и говорил — о том, какое сейчас страшное время, о молодежи, потерявшей ориентиры, о голоде и неуверенности в завтрашнем дне.

Все больше и больше останавливалось людей. Поймав волну моего вдохновения, они настраивались на нее, и каждое мое слово отдавалась в их душах. Мы были единым целым — вот она, сонастройка! Когда ты больше не один, и не будешь один, все вокруг — друзья и единомышленники, готовые подставить плечо. Все мы — сила. Могущественная и созидательная. Мы растворяемся друг в друге, и малое становится частью великого.