Что не так с «МММ»? Я напряг память взрослого, попытался откопать хоть одного знакомого, который в это был вовлечен, чтобы понять, когда «МММ» стартовало и когда потерпело крах… Без толку. Были какие-то протесты — только это помню. Ни когда, ни где, ни как. Интересно, регрессивный гипноз способен извлечь знания из глубин памяти?

И если сейчас действительно только старт компании, есть несколько месяцев, чтобы прокрутить деньги и неплохо подняться, а вот потом… Надеюсь, успею маму вовремя остановить. Вот только пойду в библиотеку, прочитаю «КоммерсантЪ», узнаю, когда кампания стартовала и сколько есть времени, чтобы в это поиграть.

Если предположить, что мое появление в Москве так сработало, что Мавроди что-то там почувствовал, и «МММ» стартовало раньше, чем в той реальности, откуда взрослый я, то с этого момента все мои знания могут оказаться неактуальными, потому что затронуты глобальные процессы внутри страны, которые сдвинут все остальное.

Я выбежал на улицу, прихватив сумку с подарками. Бежал и не мог надышаться морским воздухом. Настроению не давал воспарить лишь грядущий разговор с друзьями о базе и быках. Ну, чем раньше узнаю детали, тем понятнее будет, что со всем этим делать.

Глава 3

Славяне

Подниматься к Илье было… не страшно, нет — неприятно. Как когда идешь к смертельно больному человеку, не зная, как себя с ним вести, о чем разговаривать. Понятно, что надо держаться, будто ничего не случилось, но гложет беспомощность и непонятно откуда взявшееся чувство вины, которое особенно невыносимо. Вот и сейчас стремно посмотреть в глаза родителям Ильи, как будто это по моему приказу разгромили их квартиру.

Ступенька. Еще ступенька. Задержаться на лестничной клетке, выглянуть в окно, где собрались наши и в свете двух фонариков ждут меня. Один луч голубоватый, второй оранжевый. А я в темноте незаметно проскользнул в подъезд и направился к Илье, потому что, если с ними языками зацепишься — пиши пропало.

Дверь в квартиру Ильи все та же, без повреждений. Палец лег на кнопку звонка. Донеслись шаги, возня, тетя Лора крикнула:

— Илья! Павлик пришел.

Снова шаги, щелчок замка. Дверь распахнулась, и я переступил порог. Илья посторонился, пропуская меня в зал, где всегда работал телик, когда родители дома, а сейчас было так тихо, словно в доме и правда покойник.

Диван на месте. Ни тумбочки, ни телевизора с предметом моей недавней зависти и вожделения — видиком, ни кресла и стола. Лак, покрывающий шкаф, потрескался, словно его били битой или камнями. Одной дверцы нет, вторая покосилась. Стекла частично выбиты, вместо них фанера. Из спальни явился Ян, сказал спокойным голосом:

— Капец я испугался, когда они вломились! С битами! Когда меня там, на рынке, убивали, я так не боялся!

Из кухни вышел Леонид Эдуардович, вполне себе целый, на лице ни ссадин, ни кровоподтеков, только двигался он так, словно у него болела каждая мышца, как после интенсивной тренировки. Придерживаясь за грудь, он сел на диван и откинулся на спинку.

— Телевизор тоже разбили? — спросил я полушепотом.

— Зачем разбивать то, что можно забрать, — спокойно ответил он. — Зал разгромили, сам видишь. Кухню разгромили, побили посуду и стекла в окнах. Две спальни не тронули.

— Кухонный комбайн забрали, — пожаловалась тетя Лора, вынося тарелку одуряюще пахнущих пончиков. — Вот, угощайся. И ребятам возьмите, а то голодные целый день.

— Это получается уже грабеж! — возмутился я. — Причем средь бела дня. И это нельзя так оставить.

Родители Ильи переглянулись.