– Конечно, и я прекрасно вас понимаю, – кивнула полковник Альтман. – Все же не женское это дело – погоны носить.

– Вы серьезно?

– Безусловно. Женщина должна заниматься семьей, детьми, а не вот это вот все, – Альтман ткнула в себя пальцем. – С делами мужчина справляется гораздо лучше. Можете это проверить на любом примере. Бухгалтер-мужчина всегда быстрее сведет баланс, а парикмахер пострижет лучше, чем парикмахерша.

«Тебе-то откуда знать?» – подумал Мстислав Юрьевич, покосившись на ее кичку.

– Что вы говорите? – вежливо поддакнул он, когда сообразил, что пауза затянулась.

– Да, это так. По себе сужу. Я часто работала лучше идиотов, но всегда хуже дельного и компетентного мужика. Специалист моего уровня, только мужского пола, всегда справлялся лучше моего.

Зиганшин усмехнулся и заметил, что, по последним научным данным, женщина – тоже человек.

– Вы напрасно иронизируете. Мой карьерный взлет обусловлен только тем, что дельных и компетентных мужиков катастрофически мало. Можно сказать, их и вовсе не осталось. И лучше ситуация с этим не станет, – вздохнула Альтман. – Как ни воспитывай детей, а наследственность никто не отменял. Настоящие мужики родятся у настоящих мужиков, а их почти всех перебило в войну.

Зиганшин стиснул зубы.

– И еще такой момент, – кажется, Альтман развивала давно волнующую ее идею, – раньше риски делились поровну между полами. Война холодным оружием была не такой опасной, как теперь, и мирное население при ней страдало минимально. Мужчина шел махать мечом, зная, что в принципе, конечно, если зазевается, может быть убит, но в то же время в случае успеха его ждали чужие женщины и богатые трофеи. Но шанс выжить был намного выше, чем сейчас. У женщин же совсем наоборот. В Средние века забеременеть и родить, в смысле угрозы жизни, было все равно что сходить на войну, даже опаснее…

– Товарищ полковник, простите, мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – перебил Зиганшин, чувствуя, что еще секунда, и он потеряет над собой контроль.

– О! Безусловно! – Альтман достала новую сигарету, закурила и закашлялась. – Простите мою бестактность.

– Ну что вы, вы же не знаете…

– Я знаю. И я действительно бестактна, – холодно продолжала она, – существует стереотип, что люди с математическим складом ума не умеют коммуницировать, и я, к сожалению, укладываюсь в этот стереотип. Мой долг был развлечь вас светской беседой, только, не учтя ваших личных обстоятельств, тему я выбрала крайне неудачно. Простите.

– Ничего. А откуда вы знаете о моих обстоятельствах?

– Мы с полковником Шляховым много об этом говорили. Вам очень сочувствуют.

– Спасибо.

– Мстислав, раз уж мы коснулись вашего несчастья, то я могу помочь с усыновлением.

– Простите? – вскинулся Зиганшин.

– Исключительно в порядке информации сообщаю, что я могу помочь с усыновлением ребенка, – отчеканила полковник Альтман.

Зиганшин выехал на Московский проспект. Слава богу, до гостиницы осталось минут двадцать, и скоро он избавится от этой любительницы ковыряться в чужих ранах, если она, конечно, не захочет ехать с ним вручать остальные посылки.

Альтман достала из сумки визитку и воткнула ее в щель бардачка.

– Надумаете, позвоните мне. Есть связи. Кроме того, могу поспособствовать вашему делу.

– Какому делу? – Зиганшин подумал, уж не пьяна ли она. Иначе чем объяснить такую странную откровенность и бесцеремонность?

– Вы же подали в суд на врача? Или хотя бы в прокуратуру написали?

Он отрицательно покачал головой.