Неистовый гаррканец казался возбужденным — он безостановочно кружил возле могучего дуба, нарезая вокруг него круги, как хищник вокруг жертвы. Временами с вожделением поглядывал наверх. Пару раз даже привставал на задние ноги, пытаясь передними дотянуться до толстой ветки, но лишь разочарованно фыркал, отступал и снова принимался за странный кросс. Ну, как есть хищная бестия! Того и гляди, грызть начнет! А какие следы оставили его копыта! Будто когтями кору процарапал!

Белик с крайне недовольным видом восседал чуть ли не на самой верхушке дерева и мрачно смотрел на упрямую скотину, которой в голову пришла очередная блажь. Время от времени с надеждой косился на опекуна, но тот даже не думал вмешиваться — непринужденно прислонился к одной из сосен и деловито чистил ногти, терпеливо ожидая окончания развернувшейся драмы.

— Дядько-о!

При звуках этого плачущего голоса Весельчак ухмыльнулся и почувствовал себя почти отмщенным. Ага! Значит, здорово припекло сопляка, раз до сих пор не решается спуститься! Пусть-ка злобная зверюга хорошенько цапнет за особо чувствительное место, и тогда он надолго запомнит, наконец, каково это — веселиться за чужой счет!

— Дядько, скажи ему!

— Это твой зверь.

— Ну и что?!

— Он меня не слушается.

— Ты даже не пытался!

— И не стану. Хватит с меня Траш, но к ней я хотя бы привык, а этот дикарь до сих пор не может запомнить, кого можно кусать, а кого — нет. Лучше смирись и слезай по-хорошему.

Карраш признательно покосился на невозмутимого дядьку, довольно рыкнул, получив от него столь явное одобрение, и вдруг решился: прямо с места совершил такой головокружительный прыжок, что у рыжего некрасиво отвисла челюсть: два человеческих роста от земли! Без разбега! Да еще и копытами вцепился в кору, будто действительно когти отросли! А зубами впился в ветку так, что та отчетливо хрустнула! И ведь почти достал!

Белик придушенно пискнул, но толчок массивного тела был так силен, что кряжистый дуб содрогнулся до основания, а не ожидавший такого коварства пацан все-таки сорвался и с воплем полетел вниз. Правда, рухнуть на землю не успел: счастливо заурчавший гаррканец, оттолкнувшись от ствола копытами и извернувшись совершенно неимоверным образом, перехватил хозяина прямо в полете. Ловко цапнул зубами за воротник, а затем с видом победителя потрусил вниз, к реке, не обращая ни малейшего внимания на возмущение Белика.

— Карраш! Пусти, чудовище! Я не шучу! Пусти сейчас же! Карра-а-аш…

Дядько хохотнул, но вмешиваться снова не стал. Подхватил вещи племянника, в числе которых, разумеется, оказалась и замотанная в ткань палка, которую он предусмотрительно взял за специально прикрепленную веревочку, и отправился за пацаном. Заинтригованный до крайности рыжий пополз следом, держась от Стража на почтительном расстоянии.

Достигнув крутого берега, гаррканец подозрительно легко спрыгнул вниз, нимало не озаботившись ни высотой, ни ненадежным песочным склоном под ногами. Просто сиганул с обрыва как с крыльца, каким-то шестым чувством ощущая, где можно опереться, а где не стоит доверять коварной почве. Внизу незнакомая речка широко раздавалась в стороны, образуя подобие заводи, где сильное подводное течение почти не ощущалось. Прибрежные кусты здесь надежно скрывали берег от любопытных взоров.

У самой воды Карраш внимательно огляделся, но убедившись, что высоких деревьев поблизости нет, сжалился и наконец выпустил пацана.

— Ну и гад же ты! — с отвращением выдал Белик, поднявшись на ноги. — Ладно… Ладно, я сказал! Твое счастье, что я обещал, а то влупил бы сейчас от всей души.