– А… да, слышу, – опомнился от наваждения Игорь.

– Картину переносили на новый холст, – продолжал Павел, – это ясно, и сделали это уже в девятнадцатом веке. О художнике сказать ничего не могу. Скорее всего, это западно‑европейская школа. О ценности картины тоже ничего не скажу – нужны серьезные исследования. В каталогах упоминания о ней я не встречал. Грунт двухслойный, состав определит реставратор, если надумаешь восстанавливать картину. Я тебе записал телефон заведующего отделом реставрации Пушкинского музея – там, на столе лежит. Это мой учитель, сошлешься на меня. И не тяни – еще немного, и красочный слой посыплется. Тут не только кракелюр, тут еще изломы и красочного слоя и грунта, лак пожелтел.

– А не может она быть состарена искусственно? – спросила Марина.

– Вряд ли, – поморщился Воскобойников, – хотя такая техника существует. Есть специальные лаки, дающие эффект кракелюра. Декстрин, крахмал, противобродильные добавки, вода, но я не думаю, что здесь мы имеем дело с поделкой. И раньше картина не реставрировалась – ни следа реставрационных мастик или тонировок я не нашел.

Корсаков почувствовал, как Анюта вцепилась ему в руку.

– Кошмар какой! Знала бы, что под птичками такое изображено, – ни за что бы не взяла картину у бабули.

– Да, довольно мрачный пейзаж, – согласился Воскобойников. – Ладно, я свою работу сделал, а что дальше – вам решать. Марина, не пора ли нам двигать? Еще часа два до Яхромы пилить.

– Хорошо, я соберу вещи.

Воскобойников отвел Корсакова в сторону. Игорь видел, что Пашку что‑то тяготит – тот крутил ус, вздыхал, оглядываясь на картину.

– Ну, в чем дело? Не томи душу, выкладывай.

– Не знаю, как сказать, – задумчиво проговорил Павел, – не нравится мне она. Чем‑то нехорошим веет. Я как ее открыл – будто кто сердце сжал. Прямо холодом потянуло, словно из могилы. Ты не смейся…

– Да я не смеюсь. Не поверишь, но у меня те же ощущения.

– Угу… Я словно туда перенесся: звон оружия, запах этот болотный, тухлый, и тетка эта как в душу глядит. А твари вокруг нее? Да если таких во сне увидишь, то можно и не проснуться. Я, пока успокоился, все твои сигареты выкурил и, кстати, не заснул я, а вырубился просто. Сам не пойму как. Вот только что в кресле сидел, курил, а тут вдруг уже вы приехали. Словом, мистика какая‑то. Мой тебе совет – поднови ее и продай побыстрее.

– Да, наверное, так и сделаю, – согласился Корсаков.

В спальню заглянула Анюта.

– Ну, мужики, долго шептаться будете?

– Все, уже едем, – Воскобойников вышел в холл.

Корсаков мрачно посмотрел на картину и, завесив ее тряпкой, вышел следом.

На улице Марина поцеловалась с Анютой, чмокнула в щеку Корсакова и уселась за руль «Нивы». Воскобойников приложился Анюте к ручке, облапил Игоря и полез в машину.

– Не пропадайте, звоните, – сказала Марина, опустив стекло.

– Куда звонить‑то?

– Я оставила номер мобильника Анюте. А хотите, заезжайте. У нас природа не хуже, чем в Архангельском. Пока, ребята. Удачи вам.

– Счастливо, – Корсаков поднял руку, прощаясь.

Анюта помахала вслед «Ниве», шмыгнула носом.

– Какие у тебя друзья классные, а ты меня только с алкоголиками знакомишь, – упрекнула она Игоря.

– Как видишь, не только, – возразил Корсаков.

Глава 3

Вечерело. Заходящее солнце освещало верхние этажи домов напротив особняка.