|
Смерть. Но мы не применяем ее, хотя все знают, к кому ее надо применить — потому что они одни из нас. Но какие мы тогда мусульмане? И не становимся ли мы в таком случае мунафиками — теми, кто верует лишь для вида, а на самом деле совершает злые дела и отвергает Аллаха в сердце. Разве можно быть правоверным наполовину? И какое наказание должен наложить Аллах на такой народ, который говорит, что он уверовал, знает своих разбойников и бандитов и не судит их по закону шариата…
Принц Касим говорил правильные вещи. Насколько правильные, что старикам было не по себе. Они из поколения в поколение привычно врали себе, что они мусульмане — и тут же давали приют грабителю и налетчику, лишь бы тот принадлежал к их народу. Они говорили, что шариат превыше всего — но на самом деле превыше всего были простые житейские правила, обеспечивающие выживание и продолжение жизни их народа. Их земля скудна на урожай — и потому, приходится разбойничать на караванных путях, хотя в шариате сказано: разбойнику — смерть. Они никогда не видели ничего хорошего от окружающего мира, на их земли приходили не иначе, чем с войной, они говорили на очень редком языке и плохо понимали соседей — и от того родилось правило: любой наш, любой человек их рода и их народа, всегда прав против любого чужака, и его надо было поддерживать в этом. И это, крестьянское, можно сказать право, право обычая мирно уживалось с шариатом, но только до тех пор, пока кто-то не встанет и громогласно не скажет: это неправильно. Вы — не поступаете по шариату, вы не судите по шариату, вы не живете по шариату. И значит, вы — неверные, вы вышли из ислама. И пошатнется власть, пошатнутся вековые устои и обычаи народа, и жить станет нельзя. Они, шейхи, правители, судьи (кади), просто авторитетные люди — не заканчивали школ и университетов, но ощущали это всем своим нутром. Ваххабиты, идаратовцы — все наносили удар по устоям только самим обсуждением Корана, самой дискуссией. Этим самым — они подтачивали устои, на которых держалась жизнь и подточили их до того, что жизненный уклад вот — вот должен был рухнуть. И сейчас — им, поводырям своего народа отчетливо понимающим, что старые времена прошли — не оставалось ничего, кроме как выбрать меньшее из зол. Которое позволит им и их народу жить дальше… — Разве ты сам строг в соблюдении шариата? — в упор спросил один из шейхов — Конечно — принца Касима этот вопрос совсем не смутил — я живу трудом своим, я даю саадаку и плачу положенный закят и встаю на намаз… Тут был один нюанс. Шейх спрашивал совсем о другом: строг ли ты в соблюдении шариата в том его прочтении, какое существует в горах, где шариат — прилюдно переплетен с местными традициями и обычаями. Но шейх — не мог спросить такое в лицо, потому что принц тотчас же обвинил бы его в бида’а, привнесении новшеств в ислам. Принц же — отвечая, имел в виду тот ислам, который принят в цивилизованных и даже полуцивилизованных местах: ислам, гласно и негласно продвигаемый Россией. Ислам со строгой иерархией, ислам, прежде всего нацеленный на поиск себя в исламе и самосовершенствование, ислам, не отвергающий никого, даже порой женщин. Но в этом исламе — не было места боевым дружинам, действующим «от имени Пророка», не было места джихаду, объявляемому полусумасшедшими проповедниками, не было места терроризму. — Но ты даешь деньги в рост… — сказал тот же шейх — Кто сказал такое? Разве ты видел, как я даю деньги в рост? Ты — брал у меня деньги в рост? Шейх промолчал, не желая опозориться. — Шариат запрещает ростовщичество, но вовсе не запрещает торговлю. Скажем, я покупаю товар в Багдаде по одной цене, привожу и продаю его по другой. Это мубараха, разрешенная шариатом сделка с товаром. |
