Никто меня не увидел, никто никогда не узнает, что я здесь была. Все, что давеча говорил мне Мартин, снова и снова прокручивалось у меня в голове. Нет, Лиза, ты вовсе не плохой человек, а просто другой. И может быть, в один прекрасный день этот человек наберется мужества, которого всегда не хватало моему отцу, чтобы просто жить в согласии с самим собой и с тем, во что он верил, и сможет поговорить об этом, принять это, бросить вызов всему миру. И может быть, когда это произойдет, боль сама собой пройдет — непонятно почему.

А теперь пришло время прогнать все страхи и развеять печаль. Пришло время еще раз тихо сказать: «Прощай».

Дом оказался именно таким, каким я его себе представляла. Маленький каменный коттедж со сводчатой дверью и башенкой, совсем как в миниатюрном замке, прилепившийся к крутому утесу. Запущенный сад: пышная персидская сирень практически перегородила входную дверь, белые маргаритки проросли между каменными плитами подъездной дорожки. Внизу — иссиня-черные воды залива, силуэты городских небоскребов, выступающих из сиреневого тумана. Арки мостов, нависающих над темнотой, а вдали — смутные очертания гор.

Такие знакомые вещи. И все же такие чужие. Реальная «я» в реальном месте. И реальный он там, в доме, так как неподалеку на невероятно узкой дорожке был припаркован слегка смахивающий на корыто «порше», а в доме горел свет.

Я слегка нажала на дверную ручку — и дверь приоткрылась. Каменные полы, огромный тлеющий камин в углу, под низкими сводчатыми потолками тусклые лампы. И огромные окна из свинцового стекла, открывающие потрясающий вид на город, воду и ночное небо.

Чудное место. Прекрасное место. Запах горящего дерева. Стены, заставленные полками с книгами. И Эллиот, сидящий за столом в крошечной столовой с сигаретой в зубах и телефонной трубкой в руке. Я открыла дверь чуть пошире. Он что-то говорил насчет Катманду. Что он до конца недели, возможно, уедет из Гонконга и хотел бы провести три дня в Катманду.

— А потом, может быть, Токио. Я еще не знаю.

На нем была куртка хаки и белая водолазка. Он был ужасно загорелый, а в волосах — белые пряди, словно все это время, когда был вдали от меня, только и делал, что плавал и загорал. Я даже чувствовала исходящий от него запах солнца, и он явно был не на месте в этой сумрачной холодной комнате.

— Если вы поспешите с заданием, это будет просто замечательно, — говорил он в трубку. — Но если нет, я все равно поеду. Перезвоните мне. Вы знаете, где меня можно найти.

Одной рукой он заряжал фотоаппарат, а другой пытался удержать выскальзывающую трубку. Он уже успел промотать несколько засвеченных кадров, как вдруг увидел меня. Все произошло так неожиданно, что он не успел скрыть своего удивления. Дрожащей рукой я еще крепче вцепилась в дверную ручку.

— Ну, жду звонка. — С этими словами он повесил трубку и, повернувшись ко мне, тихо произнес: — Ты приехала.

Теперь я уже дрожала с ног до головы. Колени подкашивались. И на душе вдруг стало нестерпимо холодно.

— Можно войти? — спросила я.

— Конечно, — ответил он. Все еще удивленный, но не злой и отнюдь не крутой.

Все правильно. Я ведь проехала за ним две тысячи миль. С чего бы ему злиться?! Он просто стоял с болтающимся на шее фотоаппаратом, стоял и смотрел на меня.

— Здесь все довольно затхло, — сказал он. — Дом ведь пару недель стоял закрытым. И отопление не работает. Типа…

А потом…

А потом:

— Почему не поговорила со мной, когда звонила? Почему предпочла говорить с Ричардом? А потом, представляешь, ко мне приходит Скотт, и я вдруг узнаю, что ты звонила накануне ночью и уже едешь сюда. — От злости он даже покраснел до корней волос. — Я вдруг почувствовал себя чертовым евнухом, который ждет сам не зная чего.