Маркус обернулся. Лео надевал пальто. Маркус взял у него из рук пальто. Лео посмотрел на Маркуса, и лицо его стало спокойным и сияющим. Маркус бросил пальто на пол.

— Где этот магазин? — спросил Маркус.

— Вот адрес. Я записал.

— Я пойду и увижусь с хозяином, — сказал Маркус. — Но ничего не обещаю. Теперь уходи.

Лео поднял пальто и повязал шарф. Он смотрел на Маркуса все с той же тихой улыбкой, излучающей не столько благодарность, сколько мягкую тревожную жалость. Потом с осторожностью, очень похожей на любопытство, протянул руку и тронул Маркуса за плечо. Это движение скорее было похоже на робкий стук в дверь, нежели на ласку. Маркус перехватил руку Лео, с силой сжал ее и отбросил от себя. Какое-то мгновение они пристально смотрели друг на друга. Потом Маркус отступил за стол. «Уходи», — прозвучало.

Дверь закрылась. Маркус сел, тяжело дыша. Он выпил немного виски. Ему было и весело, и омерзительно. Чуть позднее он стал смеяться. Он лег в постель, и ему приснился Карл.

Глава 13

— Мюриэль.

— Что?

— Хочу тебе кое-что сказать.

Мюриэль вернулась, медленно поднялась по ступенькам. Отец позвал через полуоткрытую дверь. Там, в комнате, кажется, было темно. Еще несколько минут назад «Патетическая симфония» звучала так громко, что было слышно у двери ее комнаты. Теперь музыку приглушили до хриплого шепота. Осторожно, словно ожидая какого-то нападения, Мюриэль толкнула дверь и вошла. Хотя было утро и туман немного рассеялся, Карл держал шторы задернутыми. В комнате было одновременно и холодно, и душно. Мюриэль догадалась, что отец не ложился всю ночь. На столе горела лампа, освещая лежащую под ней раскрытую книгу. Карла не было видно. Через секунду обнаружилось, что он сидит на черном диване. Карл перешел к столу и сел, изменив положение лампы так, что в комнате стало немного светлее.

— Прикрой дверь. Сколько сейчас времени?

— Около десяти.

— Присядь, пожалуйста.

Мюриэль было тревожно. Она села, глядя через стол на отца.

— Ты уже нашла работу, Мюриэль?

— Еще нет.

— Я уверен, что найдешь.

— Я найду.

— Как чувствовала себя утром Элизабет? Я слышал колокольчик.

— Пожалуй, как всегда.

— Я хочу поговорить с тобой об Элизабет.

Мюриэль глядела на красивое и странно застывшее лицо отца. Одна сторона его лица была освещена светом лампы, особенно голубой глаз, другая — закрыта тьмой. Слишком много покоя в нем. У погруженного в себя отшельника, в высокогорной пещере молящегося неведомым богам, может, бывает такое. Мюриэль поежилась. Как всегда что-то гнетущее, пугающее, знобящее исходило от отца, как тяжкий запах.

Этим утром Мюриэль проснулась в тоске. Она вспомнила разговор с Лео и странную сделку, которую она, кажется, заключила с ним. Идея ввести это безответственное существо в замкнутый и упорядоченный мир Элизабет теперь казалась ей не столько даже необдуманной, сколько бессмысленной. Что же привлекло ее в Лео и навело на мысль, что он «подходит» не только Элизабет, но некоторым образом и ей самой? Не что иное, как эта самая моральная, вернее, лишенная всяческой морали резвость, эта радостная готовность безобразничать, обернувшаяся отвратительной кражей и ссорой с Евгением, которую она подслушала. В Лео она увидела примитивное существо, сила которого и была в этой его простоте. Далее в простоте она разглядела «чистоту» — и тогда уж окончательно решила, что он ей подходит. Создание столь простодушно-эгоистическое не может быть грозным. Такого Мюриэль не боялась. Таким, успокаивала она себя, ей по силам руководить. Но теперь она чувствовала, что запуталась. Осудить поведение Лео? Как она может его осуждать, если сама наполовину превратилась в его сообщницу?

Она очень жалела Евгения и в этом находила облегчение.