– Чудовище, говоришь? Хм, а голосок у тебя девичий. Дай‑ка я на тебя взгляну.

– Нет! Не смотри на меня! Я волосатая и страшная! – вскричала Синтия, закрывая лицо, которое, к слову, ни волосатым, ни ужасным не было.

– Э, да ты кентаврица, – удивился, присмотревшись к ней, хозяин сарая. – Как тебя сюда занесло? И где твой табун?

– Мой кто?

– Вот тебе на, ты что же, не знаешь, как ваши называют свое сообщество? Это новость: в жизни не слышал о глупых кентаврах. И никогда не надеялся встретить кентаврицу в своем старом сарае.

Только сейчас, благодаря словам поселянина, до бедняжки дошло, кем она стала.

– Я была человеком, – пояснила она, – а в кентаврицу меня превратил злой волшебник Трент, не далее как сегодня. Не удивительно, что мне мало что известно о кентаврах и их обычаях. Я и с телом‑то этим еще не освоилась. Это, например, что?

Девушка шевельнула какими‑то отростками на спине, и они, расправившись, задели за стенки сарая.

– Да это крылья! – ахнул удивленный крестьянин. – Выходит, ты летающая кентаврица.

– Час от часу не легче, – еще пуще огорчилась Синтия. – Выходит, и кентавры не захотят иметь со мной дело: я слышала, что они очень строги по части чистоты породы.

По всему выходило, что волшебник превратил ее в единственное в своем роде существо во всем Ксанфе, в крылатое чудовище, которое не признают своим ни люди, ни кентавры.

– А за что злой волшебник так с тобой обошелся? – полюбопытствовал хуторянин.

– Я пыталась обмануть его, чтобы помешать ему захватить нашу землю. Но ничего не вышло: он раскрыл обман и посчитался со мной по‑своему, по‑чародейски. Теперь я самое несчастное существо в Ксанфе.

– Да, – понимающе кивнул хозяин сарая. – На твоем месте я, надо думать, чувствовал бы себя не лучше. Не повезло тебе. Ладно, переночуй здесь, а завтра подумаем, как тебе быть дальше. Тут у меня есть пустое стойло, а в нем и водица найдется.

Когда Синтия зачерпнула ладонями прохладной, чистой воды из ведерка и напилась, ей стало малость полегче. Хуторянин тем временем вернулся с подозрительным кульком, в котором лежало, что‑то довольно неприглядное с виду, но пахнувшее весьма аппетитно.

– Куле‑бяка, – пояснил хозяин. – С виду гадость, но на вкус, особливо как из куля выудишь, вовсе даже не бяка. Угощайся.

Вынутая из куля неказистая лепешка и вправду оказалась очень вкусной. Синтия умяла ее до крошки и лишь после того, запоздало вспомнив о хороших манерах, сказала:

– Спасибо, добрый человек. Чем мне отблагодарить тебя?

– Хм… а что ты умеешь делать?

– Ну, мой талант заключается в умении обращаться с детьми. Он называется «педомагическое дарование», и многие считали меня хорошей нянькой.

– Ну что ж, пожалуй, это как раз то, что мне нужно. Есть у меня мальчонка, такой сорванец, что никто не хочет за ним приглядывать. Видать, переел куле‑бяки, за что ни возьмется, из всего бяку устроит.

– Все детишки шалуны да проказники, – отозвалась Синтия. – Я к этому привыкла.

– К такому, как мой, привыкнуть трудно, – вздохнул крестьянин. – Так или иначе припасы у меня на исходе, а жена, как всегда, гостит у своих бесчисленных родственников. Мне придется отлучиться, и если ты приглядишь за мальчуганом, это будет очень кстати.

– Охотно, – пообещала Синтия.

Он ушел, а она улеглась на мягкое сено, привыкая к своему новому телу.