Дэмьен посмотрел на иссеченное шрамами лицо капитана и невольно подумал: «А может, все эти шрамы получены вовсе не в пьяных драках? И слухи на этот счет неверны?»

– Ладно, – кивнул он. – Смелый вы человек, капитан. Этого у вас не отнимешь.

– Смелые люди трудно живут и рано умирают. – Капитану вновь удалось улыбнуться. – Будем надеяться, что на этот раз дело ограничится трудной жизнью, верно, преподобный? Я отдам распоряжения по кораблю. А вы идите переоденьтесь.

Дэмьен, кивнув, собрался было уйти. Затем кое о чем вспомнил.

– Вам необходимо напомнить экипажу…

– О том, что с настоящей минуты и вплоть до отбытия из здешних мест мы являемся преданными адептами Святой Церкви? Не беспокойтесь, преподобный. – Его темные глаза сверкнули. – Я уж прослежу за тем, чтобы все эти поганые безбожники вели себя как следует.

«Начиная с меня самого» – это можно было прочитать у него на лице.

– Вот и отлично, – прошептал Дэмьен.

Оставалось надеяться на то, что так оно и будет. Купцы, находившиеся на борту, были людьми верующими, в той или иной степени, но за команду он бы поручиться не мог. Он рассчитывал, что люди хотя бы на время забудут религиозные предрассудки. Здесь, на Эрне, за недолгую историю освоения планеты, прошло немало религиозных войн – и ему не хотелось становиться зачинщиком еще одной.

Он и впрямь собрался уйти, но на этот раз его остановил сам капитан.

– Преподобный Райс!

Пораженный таким обращением, Дэмьен повернулся к капитану.

А тот навел подзорную трубу теперь на него самого, рассматривая в нее Дэмьена точно так же, как чужой корабль.

– Перед отплытием я не спросил у вас, каковы ваши истинные намерения, – напомнил капитан. – Во всяком случае, не расспросил об этом во всех деталях. Мне казалось достаточным знать то, чем вы изволили со мной поделиться, а если, высадившись на берег, вы наметили осуществить персональный крестовый поход, то это меня не касается. Верно? И это меня по‑прежнему не касается. Поэтому я у вас и не спрашиваю. Но мне ясно, что многое остается недосказанным, а сейчас, когда мы отправляемся туда… – он мотнул головой в сторону чужого корабля, – вы и сами должны признать, что мы все чувствовали бы себя в большей безопасности, если бы я знал, что, собственно говоря, происходит. Трудно играть в игру, если тебя не ознакомили с ее правилами, верно, преподобный? Так что поразмыслите об этом на досуге!

Его ряса так и лежала там, куда он положил ее, – под всеми остальными пожитками, на самом дне маленького, обитого железом сундучка. Священник осторожно и трепетно извлек ее – и не из‑за страха порвать нежную ткань (пустившись в путь, он взял с собой не шелковую, а шерстяную рясу), но из преклонения перед ее ритуальным и духовным значением. Осторожно расправил наряд, прикинул, не надевая, на себя. Отлично выделанная и обесцвеченная до молочной белизны шерсть; вбирая в себя солнечные лучи, она удерживала их и начинала слабо фосфоресцировать. По вороту рясы вилась изубранная драгоценными камнями лента, провозглашавшая принадлежность к Ордену и иерархическое положение в рамках самого Ордена. Разумеется, ряса была не лучшей работы – но лучшая изо всех, что он смог раздобыть в Фарадее, причем заплатить за нее ему пришлось из собственного кармана. Да и не мог же он послать кого‑нибудь за лучшими своими нарядами в Джаггернаут, не известив об этом Патриарха и не подвергнувшись в связи с этим ненужным расспросам. Золотое шитье уже чуть‑чуть разлохматилось, под ним здесь и там проступила шелковая подкладка, но в целом ряса так и сверкала в лучах солнца, и едва ли кто‑нибудь в ходе формальной встречи обратил бы внимание на столь незначительные погрешности.