Не деликатес, но у меня возмущения не вызывает – может, я и правда был военным?

– Побольше, поменьше, Кэп? – спросил стоящий с черпаком на раздаче Васятка, угловатый прыщавый недоросль лет семнадцати.

Я вспомнил, что он огрёб однажды весомых люлей от Натахи за привычку ходить в душевую вслед за женщинами. Само по себе это никого не беспокоило, душевая общая, но привычка шумно, с постаныванием, дрочить, заняв противоположную выгородку и уставившись горящим взглядом кому нибудь в пах, некоторых раздражала. Например, Натаху. Возможно, тем, что дрочил он не на неё.

Эпическая картина «Голая Натаха на пинках выносит из душевой голого Васятку» потом долго смаковалась в кулуарах ценителями жанра «порнобурлеск». Здесь не так чтобы много развлечений.

– Сегодня, говорят, не особо погано, – вздохнул Васятка. – Я ещё не пробовал, потом поем.

– Бодрее, юноша, – сказал я воспитательским тоном, – не делайте из еды культа.

– Да какой уж там… – картошка шлёпнулась на тарелку неприятным слегка синеватым комком.

– Идёте сегодня? Сухпай собрать?

– А как же. Непременно идём, – вспомнил я.

– Соберу, – кивнул Васятка. – Эх, скорее бы уже…

– Терпение, молодой человек!

– Конечно, – вздохнул он, – вам то хорошо, Кэп. Вы всё забываете. А день за днём на всё это смотреть…

Я взял бурый пластиковый поднос с едой и пошёл к столам. Я как всё забываю, так всё и вспоминаю. Каждый день преодолеваю бегом тот «спуск Авернский», которым они неторопливо бредут. Та же тоска на ускоренной перемотке. Хрен поймёшь, что хуже.

Поколебавшись, присел к Натахе. Надо верить себе вчерашнему, ибо кому ещё то? Сэкиль скорчила рожицу, вздохнула и пересела к нам. Как там написал вчерашний я? «Липнет».

Котлета терпимая, картошка дрянь. Как будто замешана из сухого порошка. Крахмальная размазня без вкуса и запаха. Хлеб плохо пропечён. Компот ничего.

– Кэп, ты как сегодня? – спросила, дождавшись, пока я доем, Натаха.

– Не знаю, не с чем сравнивать.

– Ты каждый раз немного другой. Вроде бы всё вспоминаешь, но…

– Ты сють сють меняесся, – кивнула азиатка, – сюточку.

– И в какую сторону? – мрачно спросил я.

– Да хрен тя разберёт, – махнула ручищей Натаха. – Но я даже рада. Хоть что то тут меняется. Идём сегодня? Сказать рукоблуду, чтобы сухари завернул?

– Идём, – кивнул я. – Я ему уже сказал.

– Я надеюсь, он руки моет, – фыркнула Сэкиль.

– Хорошо, что ты в форме, Кэп! – обрадовалась Натаха. – Я заберу сухпай.

– Встречаемся где всегда. Через полчаса.

«Всегда бери с собой. Не пишу, где. Если не вспомнишь, всё бессмысленно».

Я вспомнил. Стасик (все зовут его «Стасик», потому что его это бесит) зря обыскивает мою комнату. Я не такой дурак.

– Эй, осторожнее!

Чуть не пришиб дверью темнокожего вертлявого паренька.

– А зачем ты тут стоял, Смитти?

– Хотел постучать твоя дверь, белый маса, но боялся твоя сердиться!

– Смитти, не придуривайся.

– Прости, Кэп. Надеялся, ты ещё не вспомнил. В прошлый раз купился. Было смешно!

– Тебе. Тебе было смешно.

– Чем лучше юмор, тем меньше понимающих.

– Поэтому над твоими шутками смеёшься только ты?

– Ты понял, Кэп! Твоя такой умный, белый маса! Моя хотеть просить твоя…

– Нет, Смитти.