Итак, мне – по коридору налево. Так получилось, что я снова оказался рядом с тем капитаном третьего ранга, который требовал от своего далекого подчиненного вывезти и рассредоточить всю авиатехнику.

– На руках выкатывайте! На плечах выносите! Как угодно! Я с тебя за каждый флуггер, который в ангаре завалит, по звездочке сниму! А когда звездочки закончатся – сниму голову! Ты понял?!

Капитан в очередной раз дал отбой и тихо выругался.

– Разрешите обратиться, товарищ капитан третьего ранга?

– Ну.

– Вы, случайно, не истребители выкатываете?

– Разные. А вам-то что? – Капитан наконец удостоил меня взгляда. – А, пилот… На ваш счет распоряжений пока не было.

– Никакой боевой задачи?!

– Никакой. Вы, судя по вашему виду, спали? Идите спите дальше.

– Куда же спать?! Нас там чуть не завалило!

– Тогда заправьтесь. Смотреть противно. А еще гвардеец!

Полагаю, окажись на моем месте кто-нибудь погорячее, тот же Цапко, быть капитану обложенным и посланным. Но я лишь смиренно повиновался. А затем, подхваченный потоком пехотинцев-мобилов – великолепных и грозных в своей полной экспедиционной экипировке, – оказался на пандусе шириной с Невский проспект.

Если попали мы в капонир через боковой вход, то выбираться обратно на поверхность довелось через главные ворота, предназначенные для флуггеров самых внушительных габаритов – вплоть до «горбатых». Только тут я осознал подлинные масштабы подземной цитадели космодрома Глетчерный: она, наверное, могла вместить технику целого авиакрыла, если не двух.

Люди двигались по огражденным перильцами боковым дорожкам, а по оси пандуса пехотный бронетранспортер тащил к свету штурмовик с шевронами комэска.

Штурмовик был наш, гвардейский. Свежо, жизнерадостно блестели мордки твердотельных пушек. Значит, после вчерашнего боя машина уже успела пройти экстренный ремонт, во время которого ей заменили расстрелянные стволы. На «Белых воронах» стоят монструозные 57-мм молотилки. Основательной теплоизоляции для стволов на машине нет – слишком тяжелая, и, когда пилот увлекается стрельбой очередями, он гробит их за один-два вылета. Оружейникам и снабженцам остается утешать себя тем, что прекрасные во всех прочих отношениях пушки были загублены недаром.

Снаружи в очередной раз ахнуло. Спустя несколько секунд послышались тупые, основательные удары, сопровождающиеся траурным перезвякиванием: падали поднятые в воздух взрывом ледяные глыбы и обломки раскуроченной бронеединицы.

И хотя по всей логике пробираться дальше следовало как можно осторожнее, желательно ползком, все непроизвольно ускорили шаг, а потом перешли на бег. Сказывалось инстинктивное желание выбраться поскорее на открытое пространство. Оглядеться, оценить обстановку, встретиться с невидимым пока врагом, черт побери!

У самого выхода, защищенного ледяным гласисом, людской напор разбивался о КПП. Здесь стоял очередной лейтенант в шинели с повязкой «Комендатура» и отделение осназа в штурмовых скафандрах. Документы у выходящих не проверяли, не до этого было, но требовали обязательно надеть кислородные маски. Дурачков и наглецов, которые не вняли зануде-старлею со второго яруса и масок при себе не имели, заворачивали обратно, в комнату 205.

Некий офицер флота в гражданской шубе поверх кителя пробовал скандалить: какой идиот, дескать, развел бюрократию, почему нельзя дыхательное оборудование выдавать прямо на КПП. Дежурный комендатуры терпеливо объяснял, что здесь слишком опасно, несгораемые сотовые шкафы сюда не притащишь, а без них груда кислородных патронов может рвануть от крошечного осколка.