Изменить размер шрифта - +
Ливиус играл кинжалом, искоса поглядывая на Марио и напевая песенку, которая с детства запала в память.

«Итак, мы заброшены на тысячу лет назад. Нет, не на тысячу, на сто тысяч лет назад, – думал Йоргенсен. – Мы впервые совершили настоящее путешествие во времени. Попали в эпоху, когда человек с голыми руками один на один выходил на дикого зверя, высекал огонь и даже не подозревал, что когда‑то покинет Землю и поселится в космосе».

Ножки грибов горели с веселым треском. Отрешившись от всего, Марио не мигая смотрел на пламя.

«Еще девяносто часов ночи», – прикидывал Йоргенсен. У него пересохло в горле. Они выпили всю воду, выработанную симбиотическим комплексом. С рассветом придется отправиться на поиски воды, а она скорее всего находится на дне ущелья, рядом с Далаамом.

«Кроме огня и голых рук, нас с нашими далекими предками сближает еще одно, – решил Йоргенсен. – Недоверие». Они замкнулись в себе, не зная, кто прячется за лицом друга, бок о бок с которым не раз приходилось сражаться. Наверное, нечто подобное испытывали первобытные охотники. Сотрудничество, взаимное доверие явились плодом многовекового пути вверх по ступеням цивилизации.

«Недоверие – истинная причина нашего пребывания здесь, – неожиданно осенило Йоргенсена, и эта мысль словно разогнала мрак ночи. – Именно потому, что Федерация не доверяет будущему иных миров, мы и призваны действовать. Самый сильный или самый умный из первобытных охотников постоянно был начеку, боясь и сородича, и соседнего племени. И вот Федерация, могущественное цивилизованное объединение миров Галактики, мыслит и действует столь же примитивно, как и первобытный охотник».

Зловещая тень недоверия как‑то сразу разделила и семерых бойцов коммандос, и то же недоверие опутало тяжелыми кандалами Марио. Но оно было лишь отражением недоверия Федерации к иным мирам. Они боялись, что Марио окажется чужаком, врагом: возможно ли допустить, что чужой может быть другом, ведь они сами прибыли на Игону тайно, по‑воровски.

Так и случилось.

Обитатели Игоны, возможно, жители Далаама, а может, таинственные пришельцы, поставившие их в критическое положение, расплатились с ними их собственной монетой. Семерка явилась на Игону в полной уверенности, что далаамцы бессильны против нее, а теперь беспомощной оказалась она. Каждый из них нес в себе недоверие, страхи и ненависть Федерации, и все это обернулось против них.

«Игона стала зеркалом, – размышлял Йоргенсен. – Она отразила наше истинное лицо. Явись мы сюда безоружными, с сердцем, исполненным дружбы и доверия, спроси мы далаамцев, что они думают о жизни и что мы можем им предложить... А что мы могли бы им предложить?

Наше могущество?

Но они раздавили нас, как мух.

Явись мы с нашими проблемами, нашими жизнями, нашим будущим ради того, чтобы договориться, а не разрушать, был бы иным результат?

Нет на это ответа. И не будет, если только не пойти с расспросами к жителям города. Ведь они не убили нас, как поступили бы на их месте мы. Они пригрозили нам нашим же оружием, они оглушили нас дубинкой нашего же страха. И на этом не остановятся, сомневаться не приходится. Они ни к чему не принуждают нас. Они всего‑навсего обращают против нас наше оружие, топят нас в болоте наших же проблем».

Напрашивалось единственное решение. Оно было светлым, как огонь, жгучим, как огонь, страшным, как огонь, и, словно огонь, оно могло рассеять мрак ночи.

Йоргенсен решился сделать шаг к восстановлению доверия.

– Спрячь кинжал, Ливиус, – начал он. – А ты, Марио, забудь о моих словах. Я ошибся. Я верю, что ты свой. Думаю, тот Марио в скалах был лишь ловкой подделкой, дабы ввести нас в заблуждение. Не обмануть, а направить наши мысли по новому пути. До сих пор мы шли ложной дорогой.

Быстрый переход