|
Сходите, прошу. Солдат слегка усмехнулся. - Хорошо. - Тут-то мы по крайней мере кончили? - раздраженно спросил фельдшер жандарма. - Так точно. - Жандарм посмотрел на отпускников. Каждый держал наготове свои документы. - Так точно, кончили, - повторил он и вслед за фельдшером вышел из вагона. Дверь уборной бесшумно открылась. Сидевший там ефрейтор проскользнул в отделение. Все лицо его было залито потом. Он опустился на скамью. - Ушел? - через некоторое время спросил он шепотом. - Да, как будто. Ефрейтор долго сидел молча. Пот лил с него ручьями. - Я буду за него молиться, - проговорил он наконец. Все взглянули на него. - Что? - спросил кто-то недоверчиво. - За эту свинью жандарма ты еще молиться вздумал? - Да нет, не за свинью. За того, кто сидел со мной в уборной. Это он посоветовал мне не вылезать. Я, мол, все как-нибудь утрясу. А где он? - Высадили. Вот и утряс. Жирный боров так обозлился, что уже больше не стал искать. - Я буду за него молиться. - Да пожалуйста, молись, мне-то что. - Непременно. Моя фамилия Лютйенс. Я непременно буду за него молиться. - Ладно. А теперь заткнись. Завтра помолишься. Или хоть потерпи, вот поезд отойдет, - сказал чей-то голос. - Я буду молиться. Мне до зарезу нужно побывать дома. А если я попаду в этот лазарет, ни о каком отпуске не может быть речи. Мне необходимо съездить в Германию. У жены рак. Ей тридцать шесть лет. Тридцать шесть исполнилось в октябре. Уже четыре месяца, как она не встает. Он посмотрел на всех по очереди, точно затравленный зверь. Никто не отозвался. Что ж, время такое, чего только теперь не бывает. Через час поезд тронулся. Солдат, который вылез на ту сторону, так и не показался. "Наверно, сцапали", - подумал Гребер. В полдень в отделение вошел унтер-офицер. - Не желает ли кто побриться? - Что? - Побриться. Я парикмахер. У меня отличное мыло. Еще из Франции. - Бриться? На ходу поезда? - А как же? Я только что брил господ офицеров. - Сколько же это стоит? - Пятьдесят пфеннигов. Пол-рейхсмарки. Дешевка, ведь вам надо сначала снять бороды, учтите это. - Идет. - Кто-то уже вынул деньги. - Но если порежешь, то ни черта не получишь. Парикмахер поставил в сторонке мыльницу, извлек из кармана ножницы и гребень. У него оказался и особый кулек, в который он бросал волосы. Затем он принялся намыливать первого клиента. Работал он у окна. Мыльная пена была такой белизны, словно это снег. Унтер-офицер оказался ловким парикмахером. Побрилось трое солдат. Раненые отклонили его услуги. Гребер был четвертым. С любопытством разглядывал он трех бритых солдат. Они выглядели весьма странно: обветренные багровые лица в пятнах и ослепительно белые подбородки. Наполовину - лицо солдата, наполовину - затворника. |
