|
Дышишь - воздух слаще вина кажется. На небо смотришь - а оно прекрасное, как глаза твои, Люда. И солнце так греет, словно с небес к тебе одному спустилось. Такая благость на душе, словно только что с Богом за руку поздоровался. Пройдет неделя-другая. Месяц проживешь в покое - и тосковать по этому восторгу начинаешь. И опять в поход тянет, в сечу, в схватку смертную. И черт с ним, со страхом. Потому как без смертного страха восторга этого не испытать. Мы ведь в битву не умирать идем, любимая моя. В походы мы побеждать уходим.
Зашуршала перина, княгиня бесшумно подкралась по мягкому ковру, обняла Андрея сзади, положила подбородок на плечо: - Кабы я твоею супружницей была, ни в един бы поход, мыслю, не пустила. В ногах бы валялась, Богу поклоны била, государю плакалась, но отмолила бы от службы опасной. Вон, сидят же дьяки в приказах. И власть при них изрядная, и злато, и страха никакого. - Ну и опозорила бы нас обоих навек, Людмила. Коли князь али боярин за Русь кровь свою пролить не готов, то он уже и не боярин более становится, не мужчина. Смерд простой. Раб жалкий. Нечто нужен я тебе буду рабом и смердом, хорошая моя? - Я тебя любым люблю… - Трусом я сам себе не нужен, - покачал головой Андрей. - Какой же я русский, коли Русь свою мечом защищать не готов? Так, россиянин. - Все равно люблю, единственный мой, желанный… - Она прижалась ухом к его затылку, и волосы защекотали кожу между лопатками. - Тяжко, когда уходишь, так тяжко, ты и помыслить не в силах. Возьми меня в жены, Андрюшенька, возьми. Истомлюсь я без тебя. Сгорю, ако уголек в пустой печи. Возьми. - Мы ведь уже говорили о том, Люда. Женат я, пред Богом обвенчан. - Затрави! - с неожиданной силой повернула к себе Зверева княгиня. - Все так делают, и тебе не грех. Чуть где оступится - плетью ее, плетью! Ошибется - бей, и посильнее. Не ошибется - сам вину найди. Нет вины - бей за то, чего не сделала, что забыла, не успела, не догадалась. Когда муки не стерпит - в монастырь уйдет, и ты свободен будешь, свободен. Снова можешь жениться. А моего хрыча старого мы изведем. Ты зелье сваришь. Ты ведь колдун, про то вся Москва шепчется. Когда порчу с семьи царской снял, так царица Настасья одной дочери родить не успела, ан уж вновь тяжелая ходит. Шепчутся люди, да вслух молвить опасаются. Люб ты, сказывают, Иоанну. Для него колдуешь. Так и для меня постарайся… - Людмила снова прижалась к любимому горячим обнаженным телом. - Изведем постылого, твоей вся стану. Днем с тобой стану и ночью. И за столом, и в церкви, и в доме, и на улице. Ни от кого не прячась, ни на миг не разлучаясь. С тобой быть хочу, желанный мой, суженый. С тобой. За дверью тихонько поскреблись. Молодая женщина вздрогнула, испуганно оглянулась. - Ну вот, опять… - Она обняла Андрея, крепко сжала: - Не отпущу! Мой ты, мой! - Однако уже через минуту руки ее ослабли, и княгиня отступила: - Господь, Вседержитель наш, спаси, помилуй и сохрани. Одевайся, девки скоро явятся ко сну меня готовить. Торопись. Зверев закрутился, подбирая штаны и рубаху, натягивая их на потное тело. Сверху он набросил рубище из мешковины с нашитым позади горбом, приладил к волосам клок овечьей шерсти с торчащими наружу соломинами и завядшими листьями, наклонился, вывернул плечи вперед, превращаясь в уродливого немого юродивого, и заковылял к выходу. - Спаси меня отсель, солнышко мое, - тихонько попросила в спину княгиня. - Спаси, мочи жить без тебя нет. Руки на себя наложу, Андрюша. Спаси. Зверев на миг остановился, но оглядываться не стал, сдвинул засов и ступил в коридор к неразличимой в темноте сводне. |
