Выпучились же они до чрезвычайности по той причине, что Лилипупс не мог уяснить смысл знаков, подаваемых ему мумией герцогского дедушки. Бывалый доктор Дотт утверждал, что Узандаф да Кассар не взвивался так высоко даже после того, как случайно глотнул гремучую смесь для демонических младенцев из пригубного наливайника.

Мумия скакала и прыгала, как юный суслик по весне, и изо всех сил махала сухонькими ручками. Полы мантии развевались, как крылья летучей мыши, точнее — Птусика, то есть беспорядочно и бессмысленно. При этом дедуля издавал занимательные звуки, послушать кои тут же явился весь хор пучеглазых бестий. Энтузиазм старшего Кассара понемногу передался и им, и они принялись подпевать и повизгивать, внося посильную лепту в исполнение этого уникального музыкального произведения.

Впоследствии, однако, стало известно, что Узандаф Ламальва вовсе не пел, и не танцевал, и даже не привлекал женские особи загадочными телодвижениями, а всего только хотел позвать на помощь. Ибо он первый заметил, что с Зелгом стряслась беда.

— Что с вами, милорд? — заинтересовался Бедерхем, вырастая за спиной мумии. — В вашем возрасте эти перемещения могут смутить морально неподготовленных.

— Зелг!!!

— Его высочество успешно справляется с войной. Вы побеждаете, это очевидно.

— Зелг!!!

— Прекрасно выглядит, всем бы так… вот если бы он еще не расплывался… Отчего он расплывается, вы не в курсе?

— А я о чем?!

— Великий Ад! Что с ним?

— Если бы я знал. Боюсь…

— Боюсь, каким-то образом он не уберегся.

— Мало кто, кроме вашего Князя, может пробить латы Аргобба. Он этого не делал. А никто другой и не станет.

— Прошу прощения, Узя, но мы говорим о вашем внуке. Милый мальчик, но доверчив и немного рассеян. Всякий мог его облапошить.

— С него станется. Приведите его сюда! Вы же видите, что творится…

Творилось неладное. Очертания стройной могучей фигуры кассарийского некроманта теряли четкость. Он постепенно превращался в огромное багровое облако, в котором то и дело мелькали лица и морды, крылья и когтистые лапы, чешуйчатые хвосты и силуэты рыцарей. Будто бы всесильное Нечто, боясь превратиться во всепоглощающее Ничто, искало единственно верную форму.

— Что это с милордом? — подозрительно спросил Такангор. — Ему пора принимать капитуляцию, а он что затеял?

— !!! — откровенно высказалась Гризольда.

— Гризя! — охнул Таванель.

— А что я должна сказать? Какой ужас? Так вот это, к твоему сведению, гораздо хуже.

— Гризенька, но это не повод так выражаться.

Фея нервно всунула в рот трубку и сердито ею запыхтела.

— Неужели все так плохо? — огорчился добрый Фафут.

— Увы, — пожал плечами честный лорд. — Сбывается пророчество Каваны. Боюсь накаркать, но, по-моему, Спящий проснулся.

— И что из этого следует?

Фея вкратце обрисовала сложившуюся ситуацию.

— Поразительно, — изумился господин главный бурмасингер. — Есть у меня один капрал — он тоже не любит рассусоливать. Но чтобы так… Какая сила слова!

— Я процитирую? — спросил Бургежа, устраиваясь на плече графа да Унара.

— Без ссылки на источник, — заволновался корректный Таванель. — Все-таки репутация дамы.

— Я понимаю, — согласился военный корреспондент.