На это месте можно было бы процесс заканчивать. Если бы защита заявила, что свидетелей более не имеет и можно переходить к прениям, то суд закончился бы много ранее и с результатом весьма предсказуемым. В том смысле, что жюри присяжных, оставшееся под сильным впечатлением от выступления 9-летнего Корбина, скорее всего, не договорилось бы до обвинительного вердикта и судья вынес бы какой-нибудь половинчатый приговор с формулировкой «за недоказанностью вины» или даже вообще очистил бы Клементса от всех подозрений «всухую».

Но не зря же говорится, что лучшее – враг хорошему. Роберт Клементс посчитал, что он тоже должен дать показания! Для чего ему это понадобилось рационально объяснить невозможно. По моему субъективному суждению, если читатель позволит его сейчас высказать, папаша просто позавидовал успеху сына. Судя по всему, Роберт был человеком фатоватым, хвастливым, из числа тех, кто желает быть на каждой свадьбе женихом, а на каждых похоронах – покойником. То, что его малолетний сын выступил и вызвал всеобщее расположение, спровоцировало отцовскую ревность. Роберт явно считал себя очень умным человеком, хотя на самом деле он был малограмотен и весьма недалёк. Глядя со стороны, ему должно быть показалось, что общаться с прокурором и судьёй просто – надо лишь непринужденно сесть в кресле, отвечать на вопросы быстро и демонстрировать уверенность в своих словах.

Закон позволяет обвиняемому не давать показания в суде и Роберт Клементс поначалу этим правом воспользовался. Но закон точно также даёт обвиняемому право в любой удобный момент пренебречь этой возможностью и дать показания. Единственное ограничение – это следует сделать до того момента, как жюри удалится в совещательную комнату. И вот Роберт Клементс вдруг надумал этой возможностью воспользоваться. Никакой особой целесообразности в этом не было, разумное сомнение в точности версии обвинения уже было посеяно и в умах присяжных, и в голове самого судьи Верта. И мы можем не сомневаться, что всё закончилось бы для Боба Клементса более или менее неплохо.

Но… Боб захотел славы и всеобщего внимания. Просидеть на собственном суде и не сказать ни слова – да это же лютая пытка! Сколько психопатов, жаждущих всеобщего внимания и считающих себя умнее всех, попались в эту эмоциональную ловушку…

Обвиняемому, разумеется, предоставили возможность выступить безо всяких ограничений. Роберт Клементс заливался соловьём более 3-х часов. Он не без сарказма пошутил над теми, кто видел кровь на его доме и возле дома. Он поиронизировал над тряпицей, про которую обвинение говорило, что она найдена в его камине. Роберт особо настаивал на том, что не менял своих показаний, данных с интервалом в 2 дня коронерскому жюри. Все обвинения в том, что он будто бы во время выступления перед вторым жюри умышленно оговорил Генри Калберта, подсудимый отверг и предложил свериться с протоколом заседаний. Его смелость, по-видимому, была вызвана тем, что он знал об отсутствии протоколов.

Одна из многих газетных статей, посвященная выступлению в судебном заседании сына обвиняемого.

Вообще же, тот факт, что два выступления Клементса перед жюри сильно различались, под сомнение поставлен быть не может – об этом говорили сами члены жюри, слышавшие Клементса в обоих случаях.