«Улитка, улитка, покажи свои рога, дам кусок пирога». Анриетта напевала, прижимая к стволу дерева одну из тех улиток, что она насобирала в свое ведерко; Жак бегал вокруг липы, стараясь повторить припев, а Марианна озабоченно наблюдала за ним.

— Как ты думаешь, Софи права? Мне кажется, что левая ножка у него немного искривлена.

— Покажи его врачу.

— Врачи ничего не нашли…

Она с тревогой разглядывала маленькие пухлые ножки; оба ребенка чувствовали себя прекрасно, но она всегда беспокоилась: вполне ли они здоровы, красивы, умны и счастливы? Я сердился на себя, что не могу разделить с ней ее забот; я тепло относился к этим детям лишь потому, что Марианна когда-то носила их в себе, но они не были моими детьми; когда-то у меня был сын, мой собственный: он умер двадцатилетним, и теперь не осталось даже малой его частицы на этой земле…

— Хочешь купить у меня улитку?

Я погладил Анриетту по щечке; у нее был мой высокий лоб, мой нос и забавная серьезная гримаска; она совсем не походила на свою мать.

— Эта крепко стоит на ножках, — сказала Марианна. Она вглядывалась в личико девочки, будто пытаясь угадать ее будущее. — Как ты думаешь, она вырастет красавицей?

— Несомненно.

Несомненно, когда-нибудь она станет прелестной девушкой, потом состарится, станет беззубой старухой, и однажды я узнаю о ее смерти.

— Кого из них ты больше любишь? — допытывалась Марианна.

— Не знаю. Обоих.

Я улыбнулся ей, и наши руки сплелись. Стоял чудный летний день, пели птицы в вольере, в глицинии жужжали осы; я сжимал руку Марианны, но я ей лгал. Я любил ее, но не разделял ее радостей, печалей и тревог: я не любил того, что любила она. Она была одинока рядом со мной, но не знала этого.

— Слышишь? — Она вскинула голову. — Кто бы это мог приехать сегодня?

Я услышал стук колес по дороге, в парк въехала коляска, из нее вышел мужчина; это был человек в возрасте, довольно полный, шел он с видимым усилием; он направился к нам, и широкое лицо его просияло: это был Бомпар.

— Как ты здесь оказался? — удивился я, плохо скрывая свой гнев.

— Вот уже неделя, как я вернулся из России, — улыбнулся он. — Представьте меня.

— Это Бомпар, ты встречала его когда-то у мадам де Монтессон, — объяснил я Марианне.

— Я припоминаю.

Она с любопытством разглядывала его; он сел, и Марианна спросила:

— Вы вернулись из России: это красивая страна?

— Холодная, — со злостью сказал он.

Они заговорили о Санкт-Петербурге, но я не слушал. У меня сжалось сердце, перехватило дыхание, кровь стучала в висках, и я узнал это помрачение: то был страх.

— Что с тобой? — спросила Марианна.

— Солнце напекло голову.

Она взглянула на меня с удивленным беспокойством:

— Может, тебе прилечь?

— Ничего, само пройдет. — Я встал и посмотрел Бомпару в глаза. — Пойдем, я покажу тебе парк. Мы ненадолго, Марианна.

Она кивнула, проводив нас озадаченным взглядом: у меня никогда не было от нее секретов.

— Ваша жена прелестна.