Скучно? Бог ты мой! Да я бы отдал свою бессмертную душу за то, чтобы мне стало скучно. Что может быть лучше скуки, осени, дождя за стеклом и полного одиночества?

    Я знал, что ничего этого у меня не будет никогда.

    – Думаешь, почему я набирал вас таких – дурачков, мечтателей, молчунов? Потому что знал – рано или доздно мы с ними схлестнемся, и шансы у нас будут только тогда, когда здесь, – он постучал по лбу, – не сплошная кость...

    Все то же, то же, то же...

    Я смотрел на него, как сквозь щель между створками почти закрывшихся ворот...

    Год 2002. Михаил 29.04. 11 час.

    «Девятый полк»

    По радио передали распоряжение начальника полиции: запрет на владение оружием отменен, в целях безопасности граждан разрешается и даже приветствуется открытое ношение оружия... приобрести в охотничьих магазинах по предъявлению удостоверения личности или получить во временное пользование в полицейских участках...

    Зойка вдруг засмеялась, и я стал смотреть на нее. Хотя бы просто потому, что это было приятно. Под утро она замерзла и как-то вся съежилась; я нашел для нее утепленную куртку патрульного, и, завернувшись в нее, она поспала. А теперь, проснувшись, готова была вновь петь и летать, петь и летать...

    – Мишка, – сказала она не в тон смеху, – знаешь, что мне сейчас приснилось? Что мы летим в каком-то большом самолете: ты, я, Петька, Тедди, этот твой ужасный отец... прости, что я так говорю, но...

    – Я знаю. На него действительно жутко смотреть.

    – Да. И вдруг оказывается, что кабина пилотов пуста. Там никого нет, понимаешь?

    И вообще – самолет полупустой... огромный, как «Крым» или «Витоша» – ты же плавал на «Витоше», видел – какие-то салоны, каюты, трапы, переходы... и полупустой. И мы летим, а везде только небо. Я проснулась, и мне стало смешно.

    – Ты умеешь видеть хорошие сны, – сказал я.

    – Я проснулась оттуда сюда, и мне стало смешно, потому что – стало легко... я свинья, я знаю... Тедди... только, Мишка, – я и по тебе столько же горевала бы...

    – Доживем – увидим, – сказал я.

    – Я вот все думаю: а вдруг мы не настоящие? Как Петька говорил... что нас сочинили и бросили...

    – Когда это он такое говорил?

    – Да сколько раз... И в книге этой своей то же самое написал: на самом деле нас нет, уже нет, только мы никак не можем в это поверить.

    – Не писал он такого... – я в тревоге заозирался в поисках «альбома», сообразил, что сам же спрятал его в сумку, а сумку засунул в рундук, на котором все еще спала Мумине. Ее не решились никуда выгрузить и так и возили с собой – благо, лежала себе девушка тихо и никому не мешала. И в параллель подумал, что да – не впрямую, но именно об этом и пытался сказать Петр, именно это и доказывал, и именно этим болел все последнее время. – Хотя...

    – Я ведь не такая дура, как кажусь, – сказала Зойка. – Я книг прочитала, может быть, не меньше, чем он. Я стихов знаю столько... Мишка, ну – нельзя такими быть, как мы. Даже не то чтобы бесчувственными... мы ведь чувствуем, мы все чувствуем, но мы как... как... дети... – она вдруг с удивлением прислушалась к своему голосу. – Я не так думала, это само пришло.