|
Он стыдился убогости своих соображений, – ведь и у него мелькнула мысль, что придется маяться с пропиской Ивана, мысль, что всей Москве станет известно о возвращении Ивана и событие это как-то да отзовется на его шансах при выборах в Академию… А Мария Павловна продолжала мучить Николая Андреевича тем, что случайные и мнимые – не ставшие действительными – его мысли высказывала вслух, доводила до дневной очевидно-сти. – Странная ты, – проговорил он. – Мне кажется, было бы приятней получить эту телеграм-му, когда тебя нет дома. Слова эти были обидны для нее, но она знала, что Николай Андреевич сейчас обнимет ее и скажет: «Маша, Маша, вместе будем радоваться, с кем же, как не с тобой!» И действительно так – а она стояла с выражением терпеливым и неприятным, означавшим: «От твоих ласковых слов удовольствия мне никакого нет, но я потерплю». А уже после этого глаза их встретились, и чувство любви исправило все злое. Двадцать восемь лет, не разлучаясь, прожили они, – трудно понять и разобраться, каковы отношения людей, проживших почти треть века вместе. Теперь, седая, она подходила к окну, глядела, как он, седой, садился в автомобиль. А ко-гда-то они обедали в столовке на Бронной. – Коля, – тихо сказала Мария Павловна, – ведь Иван никогда не видел нашего Валю. Его посадили, Вали еще не было на свете, а теперь, когда он возвращается, Валя уже восемь лет в могиле. И эта мысль поразила ее. 3 Николай Андреевич, ожидая двоюродного брата, думал о своей жизни и готовился пока-яться в ней Ивану. Он представлял себе как будет показывать Ивану дом. Вот в столовой текин-ский ковер, черт, посмотри, красиво ведь? У Маши хороший вкус, не секрет от Ивана, кем был ее отец а в старом Петербурге, слава богу, понимали толк в жизни. Как говорить с Иваном? Ведь прошли десятилетия, жизнь прошла. Нет, о том и будет раз-говор, – не прошла жизнь! Только теперь начинается она! Да, это будет встреча! Иван приезжает в удивительное время, сколько после смерти Стали-на перемен. Они коснулись всех. И рабочих, и крестьян. Ведь хлеб появился! И вот Иван вернулся из лагеря. И не он один. И в жизни Николая Андреевича произошел многое определивший перелом. Со студенческих лет Николай Андреевич испытывал на себе тяжесть неудачливости. Эта тяжесть была особенно мучительна тем, что казалась ему несправедливой. Он был образован, много работал, считался остроумным рассказчиком, в него влюблялись женщины. Он гордился званием честного, принципиального человека, но вообще-то был чужд пост-ному лицемерию, любил веселые анекдоты за ужином, отлично разбирался в сложной нумера-ции сухих вин и часто, пренебрегая вином, переходил на водку. Когда знакомые хвалили характер Николая Андреевича, Мария Павловна, глядя на мужа веселыми, сердитыми глазами, говорила: – Пожили бы с ним под одной крышей, вы бы узнали чудного Коленьку: деспот, псих, а эгоист такой, какого свет не видел. Порой они невыносимо раздражали друг друга знанием всех слабостей, всех недостатков своих. Иногда даже казалось, что легче разойтись. Но это только казалось, видимо, жить друг без друга они не могли или, живя порознь, сильно страдали бы. Мария Павловна влюбилась в Николая Андреевича еще школьницей, его голос, его боль-шой лоб, большие зубы, его улыбка, – все, казавшееся тридцать лет назад удивительным и пре-красным, с годами становилось для нее все милее. И он любил ее, но его любовь менялась, и то, что в их отношениях было когда-то главным, теперь отошло, а то, казавшееся не самым значительным, заняло главное место. Мария Павловна была когда-то хороша – высокая, темноглазая. И теперь ее движения от-личались легкостью, а глаза не теряли молодой прелести. Но и в молодости, а теперь особенно, прелесть ее лица портила улыбка, – при улыбке открывались большие, выдающиеся вперед ниж-ние зубы. |
