|
Но и в молодости, а теперь особенно, прелесть ее лица портила улыбка, – при улыбке открывались большие, выдающиеся вперед ниж-ние зубы. Николай Андреевич со студенческих лет болезненно ощущал свою неудачливость. Не его тщательно подготовленные доклады, а торопливые сообщения рыжего Радионова либо пьянчужки Пыжова вызывали волнение участников студенческих семинаров… Николай Андреевич стал старшим научным сотрудником в знаменитом научно-исследовательском институте, напечатал десятки работ, защитил докторскую диссертацию. Но только жена знала, какие терзания и унижения переживал Николай Андреевич. Несколько человек, из которых один был академиком, двое занимали положение худшее, чем Николай Андреевич, а один даже не защитил кандидатской степени, были главной живой силой его науки. Эти люди ценили Николая Андреевича как собеседника, уважали его порядоч-ность, но искренне, совершенно добродушно не считали его ученым. Он постоянно ощущал атмосферу напряженности и восхищения, которая сопутствовала этим людям, особенно хромому Мандельштаму. Однажды лондонский научный журнал написал о Мандельштаме: «Великий продолжатель дела создателей современной биологии». Когда Николай Андреевич прочел эту фразу, ему пока-залось: прочесть о себе такие слова и умереть от счастья. Мандельштам вел себя нехорошо, – то он бывал угрюм и подавлен, то надменно объяснял-ся учительским тоном; выпив в гостях, он начинал осмеивать знакомых ученых, называл их без-дарностями, а некоторых аферистами и жучками. Эта его черта очень раздражала Николая Анд-реевича, – ведь ругал Мандельштам тех, с кем дружил и у кого бывал дома. И Николай Андреевич думал, что, вероятно, где-нибудь в другом доме, сидя в гостях, Мандельштам имену-ет и Николая Андреевича жучком и бездарностью. Раздражала его и жена Мандельштама – толстая, когда-то бывшая красивой женщина, лю-бившая, казалось, лишь азартные карточные игры да научную славу своего хромого мужа. И в то же время он тянулся к Мандельштаму, говорил, что таким, особенным, людям не-легко бывает в жизни. Но когда Мандельштам снисходительно поучал Николая Андреевича, тот злился, страдал и ругал, придя домой, Мандельштама выскочкой. Мария Павловна считала своего мужа человеком большого таланта. Николай Андреевич рассказывал ей о снисходительном безразличии корифеев к его работам, и все яростней станови-лась ее вера в него. Ее восхищение, ее вера были необходимы ему как водка пьянице. Они считали, что есть люди, которым везет, и есть такие, которым не везет, а в общем-то все одина-ковы. Вот Мандельштам отмечен особым везением, какой-то Вениамин Счастливый в биологи-ческой науке, а Радионов подобно оперному тенору окружен поклонниками, правда, сходства с оперным тенором у курносого, скуластого Радионова не было никакого. Казалось, и Исааку Хавкину везет, хотя Хавкину не утвердили кандидатской степени, в научные институты его по подозрению в витализме не брали даже в самые тихие времена, и он, уже седой человек, работал в районной санитарно-бактериологической лаборатории, ходил в порванных брюках. Но вот к нему ездят толковать академики, и он в жалкой лаборатории ведет научную работу, о которой многие говорят и спорят. Когда началась кампания по борьбе с вейсманистами, вирховианцами, менделистами – Николай Андреевич был огорчен суровостью мер, принятых против многих его товарищей по работе. И он, и Мария Павловна расстроились, когда Радионов не пожелал признать свои ошиб-ки. Радионова уволили, и Николай Андреевич, ругая его за бессмысленное донкихотство, устра-ивал ему переводы с английского. Пыжова обвинили в низкопоклонстве перед Западом, отправили работать в опытную лабораторию в Чкаловскую область. Николай Андреевич писал ему, посылал книги, а Мария Павловна соорудила для его семьи посылку к Новому году. В газетах стали печататься фельетоны, разоблачавшие карьеристов, жуликов, мошенниче-ски получивших дипломы и ученые степени; врачей, преступно жестоко обращавшихся с боль-ными детьми и роженицами; инженеров, строивших вместо больниц и школ дачи для своей род-ни. |
