– Совершенно верно, Бернар. – И тут же ножом в сердце:

– Я хочу поехать в Калифорнию. – Она ничего не скрывала. – Дик хочет сделать на студии пару проб. Если бы мне удалось сняться у него, я была бы очень рада.

Она говорила с тем же акцентом, который некогда растопил его сердце.

– Все с тобой понятно. – Берни закурил, что бывало крайне редко. – Ты никогда об этом со мной не говорила.

Сказанное имело смысл. Такое личико грех не показывать в кино. Обложек журналов для нее мало.

– Зачем бы я говорила об этом с тобой?

– Ну да! Ты ведь что‑то могла поиметь и от «Вольфа». Эти слова звучали подло, и он тут же пожалел о том, что произнес их вслух. Сильнее всего его задевало, что она больше не нуждается в нем.

– Прости, Изабель… – Он стоял посреди комнаты, глядя на нее сквозь дымную завесу. – И все же я бы на твоем месте не спешил.

Просить ее о чем‑то было бессмысленно. Для себя она уже все решила.

– На той неделе я еду в Лос‑Анджелес.

Он кивнул и направился к окну, за которым виднелось море. С минуту помолчав, он вновь повернулся к Изабель и, горько усмехнувшись, сказал:

– Прямо какое‑то заколдованное место. Рано или поздно все они отправляются на Запад.

Он вновь вспомнил Шилу. Когда‑то, давным‑давно, он рассказывал о ней Изабель.

– Может, в конце концов и меня туда занесет? Изабель улыбнулась:

– Ты принадлежишь Нью‑Йорку, Бернар. Ты живешь тем, чем живет этот город.

Берни грустно покачал головой:

– А вот тебе этого мало… Их взгляды встретились.

– Понимаешь… Это не ты… Дело вовсе не в тебе… Если бы я искала что‑то… серьезное, если бы я хотела выйти замуж… Ты бы очень меня устроил. Правда.

– Я никогда не предлагал тебе ничего подобного. И все же рано или поздно так должно было случиться – это понимали оба. Просто он не мог иначе, таким уж он был человеком, пусть порой о том и жалел. Был бы он посвободней… поразвязней… умел бы он снимать фильмы…

– Я себя в этой роли не представляю, Бернар. Понимаешь?

Еще бы! Она представляла себя только в роли кинозвезды. Через три дня после того, как они вернулись в Нью‑Йорк из Истгемптона, Изабель уехала со своим режиссером. Она уложила свои вещи куда аккуратней, чем это сделала Шила, не забыв прихватить при этом и те замечательные платья, что подарил ей Берни. Она доверху набила свои чемоданы от Луи Вюиттона и напоследок оставила ему записку. Четыре тысячи долларов наличными, которые Берни прятал в ящике стола, она тоже взяла с собой, написав, что «занимает их и надеется, что он поймет все как надо». Съемки прошли успешно, и уже через год Изабель появилась на экранах. К этому времени Берни было уже наплевать на нее. И не только на нее. Женщин у него хватало. Манекенщицы, секретарши, администраторы, миланская стюардесса, актриса, политик… Но все это было так – как бы между прочим. Сердце его вновь обратилось в камень.

Когда кто‑то заводил речь об Изабель, Берни чувствовал себя круглым идиотом. Та, конечно же, не вернула ему ни денег, ни часов «Пиаже», пропажи которых он сразу не заметил. Она не прислала ему и рождественской открытки. Изабель использовала Берни и сменила его на другого мужчину, то же самое наверняка произошло и с его предшественниками. В Голливуде она тоже не теряла времени зря: снявшись в первом фильме, тут же нашла себе режиссера поименитей. Изабель Мартен могла пойти далеко, в этом Берни не сомневался. Родители вскоре поняли, что говорить с ним о ней не стоит: после какой‑то неосторожно произнесенной ими фразы он покинул Скарсдейл вне себя от ярости и вернулся туда только через два месяца.