|
Последнее время постоянно их слушала, словно предчувствие какое было. Слышу имена: Николай Петров, его жена Ольга, Наташа, Павлик, старший брат Борис. Сердце у меня так и екнуло. А тут рассказали, как Борис у Павлика зуб вырывал, я так и закричала: «Это ж мои братья родные!» — Повернувшись к Павлу, она живо добавила: — Я ведь тоже запомнила, как он дернул у тебя… у вас зуб за веревочку — и сам упал. Я так перепугалась тогда.
— Разве ты была с нами тогда? Я не помню, — удивился Павел. — А я в малине сидела, — сквозь слезы засмеялась Наташа. Она все говорила, говорила, смеясь и плача, не сводя с брата сияющих глаз, путая «вы» и «ты». Рассказывала, как поехала в Москву, примчалась на радио, и Рая, редактор, тут же повезла ее вслед за нами в Вязовье. — Вот мы и встретились, братик… Федор Васильевич теперь стал ходить вокруг нее, приговаривая свое: — Вылитая мать, ну вылитая мать… Опять он снял со стены старую фотографию, и брат и сестра рассматривали ее, сидя рядом на лавке. — Это вот ты. Это я стою. А это Кузин Прокопий… — Кузин… — задумчиво повторил Павел и повернулся к Морису: — Эта фамилия мне кажется знакомой. И, по-моему, с ней связаны какие-то неприятные воспоминания. Только не могу припомнить, как ни стараюсь. Но чувствую: вспомнить это очень важно. Вы не могли бы помочь? — Можно попробовать, — ответил Морис и спросил у Федора Васильевича: — Какого числа был тот бой, в котором погиб отец Павла? — Было это в марте, а вот какого числа, дай бог памяти… — Федор Васильевич задумался. — Помню, аккурат Герасим-грачевник был — такой у нас праздник. Значит, семнадцатого марта. Да. Точно, семнадцатого. А через неделю уже наши пришли. — Попробуем, хотя попасть точно вряд ли удастся… Вечером Морис провел сеанс гипноза. Усыпив Павла, как обычно, он сказал: — Сегодня восемнадцатое марта тысяча девятьсот сорок четвертого года. Ты понял меня? Сегодня восемнадцатое марта тысяча девятьсот сорок четвертого года. Сколько тебе лет, Павлик? — Восемь лет… Мне восемь лет. — Ты помнишь, что было вчера? — Помню. — Спящий вдруг весь напрягся. Я замерла возле магнитофона, прижав ладони к щекам. — Что было вчера, Павлик? — Бой был… Немцы напали на базу. — Ты был в это время на базе? Был с Наташей? — Да. — Расскажи: что ты видел? — Я принес бате записку… Он прочитал и начал писать ответ. А тут стрелять стали. Батя говорит: «Немцы!» — А Кузин, Прокопий Кузин тоже там был, на базе? — Нет, — ответил спящий и вдруг закричал: — Кузин предатель! Кузин предатель! — Не кричи, — остановил его Морис. — Отвечай мне спокойно. Откуда ты знаешь, что Кузин предатель? — Так батя сказал. — А откуда он узнал об этом? — Ему дядя Сережа сказал. Как начали стрелять, прибежал дядя Сережа. «Идут немцы, — сказал. — Нас окружили. Их, говорит, Кузин привел. Я сам видел. Это он, говорит, им дорогу показал». Тут батя и сказал: «Кузин предатель!» — Успокойся, не волнуйся так. А что потом твой отец сделал? — Стал нас домой отправлять… Написал записку и мне дал. — Какую записку? — Что Кузин предатель… Велел в деревню отнести, мамке отдать, чтобы все знали. |
