ЖИВО!»

Ясно,

Они удрали,

По пути

Обсуждая друг с другом,

Как они возмущены,

Каким полны отвращеньем.

А я

Запер дверь

За ними,

А после

Выключил

Свет,

Взял

Банку пива -

И просто

Сидел

В темноте

И пил

В одиночку.

И это

Понравилось

Мне

Настолько,

Что

С этого

Вечера

Я

Только так

И живу.

Никаких

Вечеринок больше!

Надо заметить,

С тех пор

Писать у меня

Получается много лучше.

Да все

Получается лучше.

А почему?

Надо уметь

Избавляться

От лживых дружков

И от подлипал,

Покуда

Они

Тебя не сгубили!

The End of an Era

Шестидесятые

Не очень-то я их помню.

Что-то типа – ты смотришь и видишь парня,

У которого на голове -

Индейский убор из перьев,

Все сплошь увешаны были бусами,

Косяки передавались по кругу.

Все только валялись на мягких коврах

И не делали ни черта.

Как они за квартиру платили – понятия не имею.

Баба, с которой я жил,

Постоянно мне заявляла:

«Я иду на Праздник Любви!»

«Валяй», – отвечал я.

Она возвращалась домой – и рассказывала:

«Я встретила ПРЕКРАСНОГО

ЧЕРНОКОЖЕГО МУЖЧИНУ!»

Или: «Полицейские нам улыбались!

Я одному подарила ЦВЕТОК!»

Я, наверно, был единственным человеком

С обычным рабочим днем.

Постоянно врывались какие-то люди,

Обшаривали холодильник,

Искали жратву и пиво.

«Мы ДЕЛИМСЯ ВСЕМ! – говорила моя баба. -

Мы ДЕЛИМСЯ НАШЕЙ ЛЮБОВЬЮ!»

Парень тыкался мордой прямо мне в рожу,

Пил мое пиво. Орал:

«ВСЕ МЫ ЖИВЕМ

НА ЖЕЛТОЙ ПОДВОДНОЙ ЛОДКЕ!»

«В смысле?» – спрашивал я.

«БИТЛЫ, ЧУВАЧОК,

БИТЛЫ!»

Я слышал «болты».

Еще был некто по имени Мутный-Смутный.

Меня даже разок уболтали

Попробовать «кислоту».

Оказалось – страшная глупость.

«У тебя не вышло, – сказали они, – не вышло.

Ты не сумел открыться».

«Мира! – вскричал я. – Мира!»

А после – как-то странно, мгновенно -

Шестидесятые

Взяли и кончились.

Практически все исчезли

На счет «раз».

Остатки былого

Можно еще наблюдать

Близ Венис-бич.

Стоят, подпирают стены,

Сидят на скамейках,

На вид – совершенно сторчались.

Глаза – пустые.

В изумлении от такого

Поворота событий,

Они ночуют в машинах,

Таскают, что плохо лежит,

Требуют

Подаянья.

Не знаю, куда

Подевались все остальные.

Надели, наверно, галстуки и костюмы,

Пустились искать места с нормальным рабочим днем.

Наступили семидесятые…

И тогда Я САМ бросил работу.

И весь этот город

Принадлежал отныне

Мне одному.

The 60’s

Как будто на скачках

Дождь все вдет да идет.

Дни напролет – льет.

У меня – девять кошек,

Они от дождя звереют,

А потом я зверею от них.

В полчетвертого ночи один кошак

Стал скрестись и проситься за дверь.