– Судя по всему, последний, являющийся родственником профессора, и многое о нем знавший, был человеком, открывшим господину N способ проникновения в Эльсинор.

– Вполне вероятно. Так вот, в момент проникновения этих людей профессор занимался поиском человека, без личности которого Всечеловеческий Кристалл не мог выйти на плановые показатели. Он нашел этого человека, вернее, нашел людей которые могли стать его родителями…

– Мартена Делу, свою бывшую жену, дочь и внучку? Нашел их и принудил жить шведской семьей?

– Ну, «принудил», это не то слово. Все они, включая Мартена Делу, считали себя богостроителями и потому угрызений совести не испытывали. Катэр с Падлу, естественно, решили устранить Мартена, и тот был убит.

– Как вы думаете, это произошло?

– Перед тем, как высказать свои мысли по этому поводу предположу, что профессор превратил свою клинику в театр, в балаган, намеренно превратил, потому что, играя роли, пациенты максимально проявляли свои качества, и это позволяло ему составлять их достоверные психологические цифровые портреты. Со временем игра вошла в кровь всех постояльцев Эльсинора, они играли везде и везде. Возьмите хотя бы Монику Сюпервьель. Как увлеченно она играла в самоубийцу! Сначала в своем номере, а потом в парке, столовой, процедурном кабинете – это засвидетельствовано в записях Пуаро. Сейчас я вспомнил Модильяни: набравшись вдрызг, этот известный художник падал без памяти не где-нибудь в кустах, или глухой подворотне, он падал без памяти на затопленных толпою площадях, в общем, на круговой сцене – Амадео был великий артист. А как артистично покончила с собой его сожительница Жанна Эбютерн! После смерти художника, она выбросилась из окна на людную улицу, выбросилась, будучи беременной на девятом месяце! На девятом! Тяга к театральности преодолела в ней великий инстинкт материнства. Кстати, Ватсон вы ничего не чувствуете? – помолчав, посмотрел Холмс на потолок.

– Чувствую, Шерлок. Чувствую, что некий человек, разобрав паркет, подслушивает нас сверху.

– Этажом выше живет де Маар, он же Люка, он же Гастингс, он же Ватсон, ваш двойник. Пусть слушает, это нам…

Тут в номер постучали, и Холмс погрузился в прострацию. Глаза его неотрывно смотрели на репродукцию картины «Руины Понто Ротто в Риме» своего прапрадеда Клода Жозефа Верне.

5. Поступил Мориарти

Аннет Маркофф принесла завтрак: пару яиц, овсянку в серебряной кастрюле с подогревом, сэндвичи на тарелочке, джем, кофе. Поставила поднос на обеденный столик. Увидела Ватсона. Заулыбалась. Взяла в руки. Повертела. Доктор надулся – ему претило быть игрушкой в руках женщины. Аннет уставилась на Шерлока Холмса. Тот, смотря в пространство, как восковая фигура, подозревал, что круглый шрам на лбу женщины обязан своим происхождением пуле калибра 9 миллиметров.

– Я принесу вам другую подушку, – сказала, бережно положив куклу на место. Подошла затем к картине, на которую продолжал пялиться Холмс. Покивала: – Ничего картинка. Мост обрушенный прям как взаправдашний… Профессор Пикар сказал бы, что у автора с эрекцией непорядки. Ну да, точно. Дерево с обломанными ветками из этой же оперы. А это удилище у рыбака? Оно, клянусь непорочной Девой, с этого самого дерева. Изменяла жена вашему художнику, как пить дать, изменяла. Эх!

Холмс чувствовал, как краснеют его уши.

– А у нас пополнение – поступил профессор Мориарти, – Аннет принялась прибираться в спальне. – Удивительный человек, прямо душечка.