– Да-да, профессор, я помню… – сомнамбулой пошла Моника прочь. Ее красный плащик, цветком пламеневший на поднятых плечах, на опущенных выглядел отцветшим.

– Запишите, смерть произошла два дня назад, около шести вечера, – сказал Мегре Люке, в очередной раз, отметив, что мадмуазель Моника неуловимо похожа на Рейчел и в тоже время на мадам Мегре, но лишь голосом. «Впрочем, наверное, мне просто нравится эта dijeuner de soleil» – решил комиссар, прежде чем обвести вопрошающим взглядом сотрудников санатория и пациентов, топтавшихся у трупа:

– Кто знает этого человека?

– Я, – крякнул от волнения отец Падлу, проповедник, некогда популярный в одном из провинциальных приходов Шампани. Как всегда в черной сутане, высокий, с лицом морщинистым и бледным, в пятнах рваного румянца, с медовыми священнослужительскими нотками во взгляде, сохранявшимися и в кисловато-затхлом камерном послевкусии он бродил по коридорам санатория и прилегающему парку как материализовавшаяся тень. Несколько лет назад отцу Падлу удалили опухоль в левом полушарии мозга размером с кулак, под опекой Перена он поправился по всем статьям, кроме одной. Если бы у Люки спросили, какой именно статьи, тот бы грустно сказал, что вместе с опухолью в хирургический тазик перекочевала и разговорчивость проповедника.

– Как его зовут? – спросил Мегре отца Падлу, зная, что ответы будут выдавливаться, как вода из камня.

– Лу, – упала в траву первая капля.

– Лу?!

– Делу.

– Делу?

– Да. Мартен Делу.

– Кто он?

– Не знаю. Он бродил за забором, – разговорился Падлу, почувствовав, что комиссар едва сдерживается от резких замечаний по поводу его словоохотливости.

– Только за забором?

– Нет.

– Откуда вы знаете, как его зовут?

– Мы разговаривали.

– Вы разговаривали?! – глаза Мегре излучали сарказм, как камин тепло.

– Он… Со мной.

– Что он говорил?

– Шутил.

– Как?

– Рассказывал анекдоты.

– Какие?

– Непристойные, – пятна румянца отца Падлу слились в конфедерацию.

– Какие именно?

– Про… Про любовь.

Мегре отметил, что глаза священника похотливо сверкнули.

– Понятно. А на территории больницы вы его видели?

– Да.

– Когда?

– Сейчас…

– Что сейчас?

– Вижу.

– Кого вы видите?

– Делу, – указал подбородком на тело отец Падлу.

– А… Можете еще что-нибудь добавить?

– Да.

– Что?

– Я видел следы.

– Чьи?

– Его туфель.

– Где?

– В парке. И здесь.

– Где именно? – терпение Мегре дымилось, как дымятся в жару лужи.

– Они шли оттуда, – отец Падлу указал в сторону ограды, и туда, – указал в сторону 1-го корпуса.

С неба деловито закапало, проповедник, радуясь своей предусмотрительности, раскрыл большой черный зонт.

– Понятно… – пробурчал Мегре, пожалев, что не взял своего. – Вот откуда эти булыжники…

Комиссар знал, что в 1-ом корпусе имелась старинная русская баня – большинство строений санатория, за исключением главного корпуса, было построено в 1815–1816 годах солдатами русских оккупационных войск, по неизвестным причинам заявившимися в эту глушь.