Напоследок ощупывав труп глазами, Мегре попросил Люку поискать вокруг поджелудочную железу и почки покойника. Когда тот вернулся ни с чем, направился к просеке, вдоль которой тянулась высоченная ограда из кованого металла, и с интересом ее осмотрел. Она, как говорилось в «Правилах внутреннего распорядка санатория» была сооружена в 1904 году, после того, как зимой 1903 года одна из пациенток, дальняя родственница Жоржа Клемансо, будущего премьер-министра, среди бела дня подверглась нападению волков, во множестве водившихся тогда в окрестных лесах.

Колонны из шероховато обветренного красного кирпича, стальные копьевидные стержни, ажурные узловые соединения были сделаны на славу, как все в старину. Оценив их по достоинству осязанием ладоней, Мегре подошел к воротцам, закрытым массивным висячим замком.

– Его часто открывают, – сделал вывод Люка, внимательно осмотрев замок.

– Это невозможно! – энергично возразил профессор Перен. – Ключи есть только у меня и консьержа.

– Понимаю вас, доктор, – тепло усмехнулся комиссар. – Вы ведь, как добропорядочный гражданин, с молодых ногтей уверены, что замки открываются одними лишь ключами? Смотрите, cela connu comme le loup blanc.

Мегре, окинув внимательным взглядом землю под калиткой, поднял заржавленную проволочку, придав ей нужную форму, двинулся к воротцам. Спустя секунды, профессор крутил в руке посрамленный замок.

– Я бы хотел с вами перемолвиться с глазу на глаз, – сказал ему Мегре, после того, как тот посмотрел на него с уважением.

– Разумеется, комиссар.

Они бок об бок пошли по тротуару вдоль ограды.

Небольшая черная гадюка, гревшаяся на нагретой солнцем брусчатке, прытко дала деру.

– Мне кажется, вы знали этого человека, – сказал Мегре, проводив змею неприязненным взглядом. Он не любил змей, и более всего – гадюк.

– Разумеется, знал, – бесстрастно ответил Перен. – Как и все присутствующие, кроме вас, большого любителя домашнего уединения. Он – бывший мой пациент. Около трех недель тому назад я выписал его из санатория за неоднократные нарушения режима и отказа от важных процедур.

– Понятно. Неудобный, значит, был человек.

– Это не то слово.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Случайные драмы жизни до смешного отрежиссированны, – проглотил профессор пилюлю из своей серебряной коробочки.

– Значит, подозреваете…

– Нет, я никого не подозреваю. Я знаю, в санатории есть люди, преследующие цель любым способом поставить мое дело под свой контроль, а если это не удастся – уничтожить его. Думаю, убийство Делу на их совести.

– Зная это, вы ничего не предпринимаете?

– Знаете, Мегре, есть дела, которые должны пройти через все! Через огонь, воду и медные трубы, должны пройти, чтобы стать жизнеспособными. Без врагов и недоброжелателей, без заговоров, ничего толкового, крепкого, вечного не получается.

– Но ведь враги убивают?!

– Да, убивают, держа тем противника в форме.

– Волчья у вас философия, господин профессор, вот что я вам скажу…

– Отнюдь. Мартен Делу был обречен на смерть всей своей жизнью, всеми своими поступками.

– Какие поступки вы имеете в виду?

– Я знаю о нем мало. Лишь то, что он был недобрым человеком И то, что сейчас ему хорошо.

– На небесах?

– Да, – странно улыбнулся профессор.

Тут сзади раздался крик:

– Господин комиссар, господин комиссар, вас госпожа Мегре спрашивает!

Обернувшись, они увидели консьержа Жерфаньона, спешащего к ним со всех ног.