— Ага! Выходит, не я один возвращаюсь к рукописи!

— Постой... то стоит задуматься: а почему и зачем они это сделали? Неужели были глупее нас с тобой? Была, значит, причина. И, наверное, достаточно серьезная...

— У них, может быть, и была. Но у нас, сегодня, я ее не вижу, да и ты не видишь. И стоит ли эта их причина того, чтобы через сколько-то лет снова началась война? Та, которая была? Не говоря уже о том, что будет ей предшествовать и что за ней последует в нашей Второй жизни. Сергеев, тебе не страшно?

— Но ведь можно посмотреть и иначе. Да, возвратное движение человечества пройдет через войну. Через многие войны и через многое иное, о чем не хотелось бы думать. История жестока.

— Иными словами, жестоко наше будущее?

— Но есть ведь и другая сторона! Будет война — значит, вернутся миллионы, погибшие на ней. И снова проживут то, что им отмерено, от первого дня до последнего. Почему ты, вернувшийся, заново пользующийся радостями жизни,— почему ты хочешь отказать в этом миллионам людей, ничуть не худших?

— Но повторение фашизма во всех его формах...

— Но то же самое относится ведь и к его жертвам... И потом, Митя, послушай: тут главное — не этические критерии. Главное в другом. Если люди в какой-то момент — не мы с тобой, а люди куда более могущественные во всех отношениях — решили повернуть время вспять, то этому может быть лишь одно объяснение: они увидели перед собой нечто столь страшное, что не нашли иного выхода, как отступить во времени. Предположим теперь, что жизнь снова вернулась на старые рельсы. Еще раз повторится то, что было тогда. Значит, пройдет время — и мы снова окажемся перед тем страшным, что однажды уже заставило людей бежать от него?

— Что это могло быть?

— Откуда мы знаем? Может быть, страшная какая-нибудь война, даже и с пришельцами, может быть — полная непригодность Земли к дальнейшей жизни людей вследствие не задержанного вовремя развития цивилизации, а может быть, и еще что-то — ну, очередная болезнь века, от которой не успели найти средства... Видишь ли, возвращаясь, мы знаем, что нам придется пройти через многое, в том числе и скверное. Но тут мы хоть знаем, что нам предстоит! А когда знаешь, уже не так страшно. Да и кроме того... Ты говоришь о регрессе, обо всем таком. Но посмотри вокруг, на людей, которых ты знаешь. Разве им плохо? Разве они недовольны? Жалеют о Первой жизни, о временах Свободной воли?

— Да помнят ли они?

— Не обязательно сравнивать с чем-то, если ты чувствуешь, что тебе больно. Но людям не больно. Им вовсе не плохо. Да, они лишились возможности решать. Совершать поступки по своей воле. Но разве в той своей жизни они так уж часто решали сами и совершали поступки по своей воле? Зато теперь они пользуются всеми благами жизни. Никакого риска. Никакой ответственности. Ни малейшей необходимости задумываться над жизнью. Все определено. И человек старается извлечь максимум эмоционального удовлетворения из каждого прожитого по программе момента. И ты хочешь лишить его такой жизни, которую он, быть может, воспринимает как награду за прожитую в хлопотах первую. Только хочет ли он, чтобы ты его лишил?

— Но у него нет главного! Дух требует, чтобы каждый из нас стремился стать лучше! Но мы не можем...

— Но может быть, это все-таки меньшее зло.

— Иными словами,— сказал Зернов,— ты мне не помощник.

— Нет. И тебе советую: брось. Зря потратишь нервы, силы. Поверь: пройдет. Свыкнешься. Ощутишь благость всего того, о чем я тебе сегодня говорил. И порадуешься тому, что не попытался испортить что-то.

— Ты говоришь, Наташу ты любил?—спросил Зернов вдруг, казалось бы, и не к месту вовсе.

— Тебе пора,— сказал Сергеев в ответ,— Директорское начинается: слышишь, соседи уже пошли.