Жизнь прошла? Да что ты, сметанная, то есть бумажная, душа кумекаешь в жизни?

   — Не прошла. У человека три жизни, — сказал я потише, чтобы подпустить туману.

   — Как это три?

   — Сперва живешь на зарплате, потом на пенсии, а уж затем на всем казенном.

   — Насчет казенного не уловил, Николай Фадеич.

   — У бога-то, на небесах… Там ведь полное обеспечение, как в армии.

   Похоже, он улыбнулся, поскольку белесые губы растянулись и чуть потемнели — вроде как бы сметана в них стала пожиже.

   — Николай Фадеич, а вы верующий?

   Верующий я в три жизни и во многое чего другое. У человека три жизни — хоть верь, хоть проверь.

   Первая жизнь идет от рождения до пенсии, до шестидесяти. Тут работай с огоньком да ходи с ветерком, люби с жаром, да хлебом делись даром — но и думай.

   Вторая жизнь будет от шестидесяти до самой смерти. Тут думай покрепче, но и работай с огоньком, и ходи с ветерком, и люби с жаром, и хлебом делись даром.

   Третья жизнь пойдет после твоей смерти — третьей жизнью будет жить все, что ты оставил. Работа, которую сделал с огоньком. Километры, которые прошел с ветерком. Люди, которых любил с жаром. Люди, с которыми делился даром…

   Три жизни у человека — это проверено. Но у меня-то пока идет первая, поскольку на пенсию не желаю, а пожелай, так начальство проходную бульдозером перекроет.

   — Как же насчет этих моментов, Николай Фадеич?

   — Каких таких моментов?

   — Бога и прочего…

   — Что касается одних и тех же моментов, то они одни и те же…

   Не стал я про три жизни ему объяснять. Уж не говоря о двух сущностях. Да знает он про них, слыхал не раз. А я приметил такую закавыку: труднее всего человек понимает го, про что давно знает.

   Вот и началинка сложилась.

   Часть первая

1

   Не скажу, чтобы к юбилейной дате я не готовился. Как говорится, в жизни раз бывает восемнадцать лет.

   Накануне сходил в баню, но без пива. Брился утром дважды, до голубого блеска, с применением одеколона — на пузырьке лошадь изображена. Брюки надел темные, подобающие, глаженые. Рубашку Мария дала белую и хрусткую, как свежая капустка. Поверх надел свитер, ею же связанный из меха не то дикого осла, не то дикого козла. А всю остальную подготовку по застольной части взяла на себя Мария.

   Пришел в хозяйство и ахнул: мою юбилейную дату раздули на все автопредприятие. Народу у нас тыщ пять, и к вечеру табуном все повалили в самый просторный зал, которыйс микрофоном. Ну, думаю, затеяла баба постирушку, да опрокинула кадушку. Короче, струхнул.

   Кадровик белосметанный подлетел ко мне и пальчиком прикоснулся, как к чуду заморскому:

   — Николай Фадеич, что это?

   — Это я, — сказал я.

   — Вот про что спрашиваю. — Теперь он ущипнул меня за рукав.

   — Свитер из дикого мха, то есть меха.

   — Николай Фадеич! Мы ж тебя в президиум посадим, за красный стол… Тебе ж с трибуны говорить… А ты в диком мху, то есть в меху.

   — Что же делать?

   — Галстук и пиджак!

   — Где ж теперь возьмешь?..

   Поддел он меня согнутой рукой, как кавалер дамочку, и отбуксировал в свой кабинетик.