|
Уехали в никуда.
— Но кому-то оставили адрес? — Представьте, никому. Его уже спрашивал и участковый, и почта… Я повернулся и быстро пошел. Только за оградой садоводства меня остановил запоздалый толчок — я глянул на домики, подернутые прозрачным туманом, зная, что никогдав жизни сюда не вернусь. Этот же толчок провел меня вокруг садоводства, по той дороге, по которой я ходил почти ежедневно. Что такое осень? Это когда ступаешь в лес и хочется заплакать. Потому что все умерло — листья, цветы, травы… И кажется, на всем белом свете остался ты один. Да грусть твоя, да одиночество… Не есть ли грусть самое надежное пристанище для нашего духа, а одиночество — для нашего тела? Я уже шел к дому. Мне показалось, что рядом кто-то бормочет. Про дух, про одиночество, про какое-то пристанище… Знает ли этот зазнаистый Пчелинцев, что дружба мало чем отличается от любви? Девушка ждет любимого и в конце концов выходит за кого-нибудь, за чуть похожего. И дружбы ждешь годами, а пока дружишь кое с кем. Дружбу ждут так же, как и любовь. Да не сильнее ли? Сексуальный голод утолить просто, а вот духовный… Как там пробормотали рядом… Грусть — самое надежное пристанище для нашего духа, как одиночество — для нашего тела. Так знает ли все это Пчелинцев? А откуда знаю я? Неужели догадался вот сейчас, на песчаной дороге, средь не склоненных осенью сосен? Я подошел к дому и с ужасом подумал… Зачем он мне? Что буду в нем делать? Для чего тут жить? На ограде, нахлобученный туристом или мальчишкой, темнел полукруг сосновой коры, содранный, видимо, с целого пенька. Я снял его и хотел швырнуть подальше… Но кора запружинила, сгибаясь и разгибаясь. Ее внутреннюю сторону иссекли ножом. Кто-то вырезал мелкие картинки. Нет, иероглифы. Нет, угловатые буковки, из которых можно сложить и слова…Ты дружбу скоро позабыл.Прощай, Антон, и не взыщи.А коли сосны полюбил…Так в Первомайке нас ищи. Я оглядел подступающий лес. Красноствольные сосны дружно стояли, не боясь ни осени, ни грядущих морозов, ни диких туристов… До Первомайки полчаса автобусом. |
