Учеба, диссертация первая, диссертация вторая, лекции, семинары, статьи… Ни дня без дела. Но чертова память — видимо, из-за этого самого кислорода — повела себя свободно, как дух. Она и была частью моего духа. Память презрела усладные слова «ни дня без дела» и выхватила эпизод, эпизодик, какую-то мелочь…
Как-то мы с социологом напечатали в журнале статью. О проблемах заселения Крайнего Севера с точки зрения демографии и права. Было в статье понятие системыS,сумма отрицательных факторовXn,гдеX1 — мороз,X2 — повышенная стоимость жизни,X3 — отсутствие бань и так далее. И регуляторR (зарплата), который должен компенсироватьXn.Мы даже вывели формулу, многочленистую, как гусеница.
Один из аспирантов, еще не привыкший скрывать эмоции, прочел статью и впал в откровенный хохот, посчитав многочленистую формулу выражением народной присказки: «Нам бы гроши да харчи хороши».
К чему вспомнилось, к чему остался в ушах тот обидный смех? К ненужным людям, живущим долго?..
Минуло пять дней. Пожар осени внезапно потух — его опять погасили холодные туманы, которые оседали на землю без дождя, изнемогая от собственной сырости. Кора сосен побурела, как набухла. Папоротники лишились яркого оперения. Листья теперь лежали тихо, даже на ветру не шуршали, да его почти и не было. Доски ограды сочились влагой, напитываясь ею из тумана. Небо стало белесым, вроде бы не холодным, до морозов еще далеко, но окошки дома заблестели свинцово, точно уже видели близкие серые льды.
Минуло пять дней… И меня ударило раскатным громом: через неделю кончается отпуск. Позабыв про все, ринулся я к Пчелинцевым.
Берегите сосны, янтарные сны… Мне показалось, что их сад и дом неуловимо переменились. Впрочем, туман потушил осень. Да вот еще они убрали с крыши длиннобородого гнома.
Я подошел к крыльцу, намереваясь стукнуть в дверь. Но она открылась, выпустив незнакомого мужчину. Нет, знакомого — председателя в мексиканской шляпе. За ним выскользнул человек маленького роста со сморщенным, незапоминаемым лицом.
— Вы к кому? — спросил меня председатель.
— Как к кому? К Пчелинцеву.
— Вспомнили, — усмехнулся он.
— Что…
— Пчелинцев уехал три дня назад.
Мое сердце ухало так гулко, что, видимо, председатель его слышал.
— Как… уехал?
— Прибыли три грузовика, его приятели… И все увезли.
— А козы? — глупо спросил я.
— И коз, и кроликов, и улья. Вот новый сторож.
Я еще раз, второй и последний, глянул в дряблое лицо, теперь показавшееся знакомым. Ну да, я видел его — на крыше пчелинцевского дома; только он сбрил двухметровую бороду.
— Выгнали? — спросил я председателя угрюмо.
— Отнюдь. Большинство было за него. Но он, видите ли, слишком обидчив.
— Наверное, такое ему сказанули…
Председатель сожалеюще вздохнул, на что новый сторож отозвался коротким вздохом, похожим на зевок.
— Даже была направлена специальная делегация, чтобы уговорить его. Но успеха не возымела…
— Куда они уехали? — нетерпеливо перебил я.
— Не знаю.
— А кто знает?
— Никто. Уехали в никуда.
— Но кому-то оставили адрес?
— Представьте, никому. |