- Другие уже пытались, - заметил Станфорд. - Многие. С изобретениями и машинами…

 - Никто не пытался сделать это, - возразил Риггз, - только силой разума, то есть из одного-единственного желания выкинуть пять тысяч лет из памяти.

 - Это может стать его камнем преткновения, - сказал Станфорд. - Старые, давно мертвые воспоминания… Он должен их подавить - не просто захоронить, а избавиться от них, причем на веки вечные.

 - Он должен сделать больше, - сказал Риггз. - Необходимо заменить воспоминания тем восприятием мира, какое было у него в детстве. Его разум следует тщательным образом очистить. Янг обязан обновиться и быть готовым прожить еще пять тысяч лет.

 Два человека сидели и в глазах друг у друга читали одну и ту же мысль: придет день, когда и они, каждый в отдельности, столкнутся с той же проблемой, что и сейчас Янг.

 - Мы должны помочь, - сказал Риггз, - в любом случае мы можем и должны наблюдать за ним. Нужно быть готовыми… Но Эндрю Янг не должен знать ни о нашей помощи, ни о том, что за ним наблюдают. Мы должны заранее приготовить материалы и инструменты и помочь, когда ему будет нужно.

 Станфорд хотел было что-то сказать, но заколебался, словно подыскивая нужные слова, а затем передумал и ничего не сказал.

 - Что? - спросил Риггз. - Что вы имеете в виду?

 - Позже- Позже, - заговорил все-таки Станфорд, - гораздо позже, ближе к концу, мы непременно должны будем кое о чем позаботиться. Есть одна вещь, в которой он больше всего нуждается, но о которой пока даже не задумывается. Все остальное уже можно приводить в исполнение - то есть запустить процесс превращения иллюзии в реальность. Все можно создать в воображении, но только одна вещь должна прийти как данность - иначе все усилия пропадут зря.

 - Конечно, это то, над чем мы должны тщательно поработать. - Риггз кивнул в знак согласия.

 - Если сумеем, - откликнулся Станфорд.

 "Желтая пуговица - здесь, красная - там, зеленая не подходит, я брошу ее на пол для смеху. А розовую положу в рот, и, когда кто-нибудь найдет меня с ней во рту, они всполошатся, так как испугаются, что я проглочу ее. Нет ничего, что нравилось бы мне больше, чем это беспокойство. Особенно когда беспокоятся из-за меня".

 - Уг… - сказал Эндрю Янг и… проглотил пуговицу. Он резко выпрямился на огромном стуле и в ярости швырнул на пол огромных размеров жестяную коробку из-под сдобного печенья. Пуговицы рассыпались. На секунду он почувствовал полное разочарование, а затем его охватило чувство стыда. "Ты большой мальчик, - сказал он себе. - Глупо сидеть на стуле-переростке, играя с пуговицами и лепеча как ребенок, силясь очистить переполненный за пять тысяч лет жизни разум для детских мыслей".

 Он осторожно спустил вниз поднос, затем и сам слез со стула в двенадцать футов высотой.

 Комната поглощала его, потолок маячил далеко над ним. Соседи, несомненно, считают его ненормальным, хотя никто и не говорит это вслух. Если задуматься, он не видел соседей уже давно. Ему в голову закралось подозрение. Возможно, они знали, чем он занимается, и, может быть, намеренно, чтобы не смущать, не попадались ему на глаза.

 Конечно, это могло произойти в том случае, если они догадались о том, что он делает. Он все ждал… ждал того парня - как же его имя? - из комиссии… Как там она называлась? Итак, он ждал парня, чье имя он не помнил, из комиссии, название которой тоже забыл. Парня, который станет вынюхивать, как он дошел до такого состояния, пообещает помощь и сорвет все его планы.