Секретарша пригласила Введенского в кабинет директора, едва он появился в приемной. Но при этом успела испуганно взглянуть на него, словно это был не сотрудник, а ворвавшийся сюда с большой дороги бандит.

Варфоломеев сидел за столом. Обычно, когда Введенский входил, он тут же поднимался со своего места и шел навстречу ему. На этот раз все было немного по другому; директор института некоторое время сидел неподвижно и лишь затем, когда Введенский к нему приблизился, встал, чтобы пожать руку. Но рукопожатие было вялым и неуверенным. Раньше он сжимал его ладонь гораздо крепче.

По лицу Варфоломеева Введенский видел, что тот был либо смущен, либо озабочен.

– Садись, Марк – глухим, не привычным голосом проговорил Варфоломеев. – Знаешь, зачем я попросил тебя приехать?

– Не знаю, – не совсем искренне ответил Введенский.

– Такого у нас еще не было, звонили из администрации президента.

– Надо же, растем, – усмехнулся Введенский.

Варфоломеев с откровенным раздражением посмотрел на него. Ничего подобного за все годы их знакомства не было. И Введенский окончательно понял, что дело плохо, его учитель то ли напуган, то ли очень растерян. А ведь он уже далеко не молодой человек, в его возрасте подобные стрессы опасны. У него и без того с сердцем далеко не все ладно.

– Я бы с превеликим удовольствием отказался бы и от такого роста и от такого внимания.

– Александр Георгиевич, лучше объясните, что все таки произошло?

– А ты не догадываешься, – бросил Варфоломеев на него острый, как шпага, взгляд.

– Будет лучше, если вы объясните.

– Звонили из администрации президента.

– Это я уже слышал.

– Они возмущены письмом этого, как его Бурцева. Кажется, он твой приятель.

– Да.

– После их звонка я прочитал его текст.

– И что вы об этом думаете?

– Да, причем тут мои мысли! – почти закричал Варфоломеев. – Я могу думать все, что угодно. Только это абсолютно никого не интересует.

– Не согласен. Ваши мысли нужны вам, Александр Георгиевич. Они ваша подлинная суть.

Варфоломеев сел так близко от Введенского, что их колени соприкоснулись.

– Речь идет не о моей сути. Или ты не понимаешь, что у этих людей безграничная власть. Им ничего не стоит прихлопнуть наш институт, как таракана на кухне. Тебе неизвестно, что в прошлом году вопрос этот уже поднимался. Якобы ради экономии средств, намеревались закрыть его. Но потом то ли забыли, то ли решили пока это не делать.

– Я действительно не знал ничего об этом. Но почему вы ничего мне не сказали?

– Не хотел отвлекать тебя от работы посторонними делами. Да и чем ты мог помочь. А только намекни, тут же началась бы паника. А так все были спокойны, все занимались своими делами. Но теперь все иначе, человек, что говорил со мной, не скрывал, что вопрос стоит серьезно.

– А причем тут я?

– В тебе все и дело. Они по сути дела ставят ультиматум: ты должен публично откреститься от этого манифеста.

– И каким же образом?

– Ну, не знаю, написать статью, выступить по телевидению. Кстати, этот человек намекнул, что проблем с эфиром не будет.

– Но я не могу этого сделать, мне самому не нравится этот манифест из за его чрезмерной резкости, но при этом согласен почти с каждым его словом. Разве у нас не диктатура, разве у нас государство не покровительствует коррупционерам и совершает много других отвратительных вещей. Да мы с вами ни раз говорили на эти темы. А церковь все покрывает своим авторитетом. Ни разу не осудили ни президента, ни правительство.