– Это тебе, милый, – сказала она.

Он взглянул на подарок. Ему нельзя иметь гардероб, потому что нужно передвигаться быстро. Нельзя обременять себя багажом, роскошью. Богатство не интересовало его. Он обернулся и взглянул на чернокожую женщину. Ее лицо было оживленным.

– Очень красиво, Ли. Но я не могу это носить.

– Но почему, милый? Я хочу, чтобы ты хорошо выглядел. Ты видный мужчина, рослый и крепкий.

Она уже успела хлопнуть несколько стаканов вина.

– Ли, – сказал он. – Я не могу больше у тебя оставаться. Мне нужно дальше.

– Почему такая спешка, Джим?

– Э-э.

Он отвечал ей уклончиво. Не потому, что не доверял, просто понимал, что никогда не сможет все объяснить. На это уйдет слишком много времени, слишком далеко в прошлое придется углубиться.

– Мне нужно в одно место. Повидаться с одним человеком.

– Ты что-то задумал. – Она оглушительно расхохоталась. – Что-то нехорошее. Я уже видела такое выражение, как у тебя. Я много лет подряд его вижу. Как у кого-то, кто хочет спереть что-то у другого человека. Смотри только не попадись, слышишь?

В этом была вся Ли: она никого не судила. Он вошел в ее жизнь так гладко, как будто для нее не было в этом ничего необычного, как будто она только и делала, что подбирала на улице истекающих кровью мужчин и приводила их к себе домой. Она не просила ни о чем, кроме его общества, и если он никогда не выходил за порог, если у него не было прошлого и он не хотел говорить о будущем, кроме как в самых сдержанных и обтекаемых выражениях, значит, она принимала это.

– Почему, Ли? Почему ты помогла мне? Я ничем не могу тебе отплатить.

– Милый, ты кое-кого мне напоминаешь. «Они украли у меня бумажник», – она передразнила его голос, – и давай нестись вверх по холму, как будто тебе жить надоело. А через минуту ты спускаешься обратно. Никогда не видела ничего подобного после того, как мой братишка вздул мальца шерифа Газери, Чарли, в пятьдесят восьмом, в Западной Виргинии. Все твердят: «Бобби, он от тебя мокрого места не оставит». А Бобби знай себе отвечает: «Он украл у меня деньги», идет прямиком к его дому, разделывает щенка под орех и получает обратно все до цента. В тех местах никто не видел ничего подобного многие годы.

Она снова засмеялась своим давним воспоминаниям.

Судя по всему, этот Бобби был второй Джарди.

– Храбрый человек. Он был солдат, твой брат Бобби?

– О, Бобби был чудо что такое. В пятьдесят седьмом он выиграл забег на пятьдесят метров на соревнованиях школ Западной Виргинии. Да, вот такой у меня был братишка, чудо что такое. Белые сказали, что он их ограбил. Ну, его сразу в тюрьму, в Моргантаун. А там кто-то пырнул его ножом. И трех недель там не просидел, как его убили.

– Это ужасно, – сказал Улу Бег.

Он сам долгое время провел в тюрьме в Багдаде и знал, какие дела там творятся.

– Спаси бог его душу.

– Потом мама умерла, а я подалась в Дейтон и вот с тех самых пор так здесь и живу. В «Райксе» уже двадцать лет как работаю. Это не та жизнь, о какой я мечтала, но какая уж есть.

– Ты должна быть сильной. Должна заставить их заплатить.

– Кого «их», Джим? Никто ни за что не заплатит.

Она налила себе еще вина.

Квартирка у нее была тесная и темная, в старом доме с пропахшими мочой, замусоренными коридорами. Лампочки выбиты, все стены исписаны. Улу Бег узнал английское слово, означавшее «свобода», нацарапанное огромными белыми буквами. Здесь жили одни только черные; когда он выглядывал из окна, то видел только черных, кроме разве что полицейских в патрульных машинах, которые порой опасливо проезжали по улице.