– Мне нужно идти.

– Джим, – сказала она вдруг. – Возьми мою машину. Правда, бери. Она просто стоит тут без дела.

Улу Бег не знал, что сказать.

– Я не умею водить автомобиль, – признался он наконец.

Женщина запрокинула голову и рассмеялась, весело и звонко.

– Ну ты даешь, милый, вот это ты даешь.

Она снова засмеялась.

– Золотце, – продолжала она, – я в жизни своей не слышала о таких странных белых, как ты. Ты такой странный, что прямо как будто и не белый.

И она сказала, что сама отвезет его.

Глава 26

После того, как Тревитт от души наелся, принял душ и переночевал в приличном месте, жизнь показалась ему значительно более сносной. В гостинице «Фрей Маркос де Нинца», конечно, было не совсем как в «Говарде Джонсоне», зато там был телевизор и вода, достаточно горячая, если как следует подождать. И замки на дверях. Так что с прибытием денег Чарди к сеньору Тревитту вернулась некоторая уверенность в себе. Нет, внезапно промелькнувшая тень, репортаж об обратной вспышке в какой-нибудь машине, тяжелый взгляд мексиканца, устремленный в его сторону, до сих пор ввергали его в трепет, но, по крайней мере, он больше не скрывался в сарае.

Посмотрите на меня! Только посмотрите!

Его так и распирало от удовольствия; ему страшно нравился его новый образ: он ведь теперь подпольный работник, он теперь агент. Он ощущал, что наконец-то вступил в братство, которое отторгало его все эти годы.

Посмотрите на меня! Только посмотрите!

Да он и сам смотрел. Он не мог налюбоваться собой в витринах лавок, в зеркале у себя в номере – худощавый молодой человек, спокойный, волевой. Глаза, серьезные и проницательные. Рука, всегда готовая выхватить оружие.

Ведь теперь Тревитт был человек вооруженный.

Он выдал мальчишке пятьдесят долларов из денег Чарди и обстоятельные указания:

– Пистолет. Не какой-нибудь древний «кольт», «ремингтон» или еще что-нибудь времен Панчо Вильи. Автоматический, по возможности короткоствольный, но я бы согласился и на любой девятимиллиметровый испанский «стар» или даже «лламу», если она будет достаточно большая, не меньше девяти миллиметров. Справишься?

– Еще как.

– Не подведи.

– Обижаешь.

– Смотри у меня.

Вернулся мальчишка с потертой желтой коробкой, на выцветшей этикетке которой белел штамп. По всей видимости, на итальянском.

– Итальянский? – удивился обеспокоенный Тревитт и с жадностью вскрыл коробку.

– Господи, «беретта», – изумился он. – Ей небось лет пятьдесят.

Маленький синеватый пистолетик поблескивал перед ним, старомодный и нескладный. Рукоять его украшал странный зубец, напоминавший об эпохе ар-деко. С краю коробки выстроились десять покрытых смазкой патронов.

– И это все, что ты смог найти за пятьдесят баксов?

– Инфляция, – пояснил парнишка.

Но втайне Тревитт был доволен этим миниатюрным самозарядным пистолетиком. В ту же ночь он выпустил один из драгоценных 7,65-миллиметровых патронов в стенку водостока. Пистолет бил точно в цель не более чем с семи футов – прямо как в каком-нибудь древнем романе Хемингуэя времен разгрома при Капоретто, но зато принадлежал ему, ему одному. Он приятно оттягивал пояс, и Тревитт носил его с патроном в патроннике, но на предохранителе. В минуты уединения он тренировал быстроту реакции, учился выхватывать оружие. До совершенства ему было еще далековато, и он поклялся, что каждый день будет практиковаться по полчаса.