Во-первых, потому что достиг здесь таких высот благодаря цепкому, как у гунна, уму, специально приспособленному к работе с зелеными буковками в этом громадном прохладном помещении без единого ветерка. И во-вторых, потому что совершил невозможное – выбрался отсюда, влился в основную массу. Да к тому же еще и стал оперативником, принимал участие в крупной операции!
– Привет, – сказал он.
– Блюштейн. Майкл Блюштейн. В последние пару месяцев вашей работы здесь я еще только начинал.
– Ах да. То-то мне показалось, что я вас знаю.
Рядом с Ланаханом Блюштейн казался великаном, белобрысым веснушчатым великаном. Майлз никогда еще не видел еврея со столь типично протестантской внешностью – вплоть до голубых глаз и крупных костлявых рук и запястий. Блюштейн завладел ладонью Ланахана, сжал ее, переваривая услышанное.
– Я был здесь в ту ночь, когда вы засекли тот израильский туннель. Помните?
Ланахан помнил.
– Вы вычислили, что израильтяне построили туннель для подслушивания неподалеку от шифровальной комнаты в советском посольстве в Берне. Если я правильно помню, вы отследили это по подлинным разрешениям на строительство, которое они вели для прикрытия.
– Я предсказал, основываясь на этих данных, где можно искать такие разрешения, – поправил Ланахан: он любил во всем точность.
Но Блюштейн был прав. Открытие Ланахана позволило американским оперативникам в последующие несколько недель подключиться к наземным израильским линиям связи и получить все сведения, которыми располагали израильтяне. Этот источник исправно поставлял им информацию целых шесть месяцев, к тому же на халяву. А когда израильтяне, у которых якобы была так хорошо поставлена разведка, предложили продать им эти же сведения, они так и не поняли, почему американцы ответили отказом.
И все благодаря тому, что Ланахан, сидевший за терминалом в десятке тысяч миль от них, случайно наткнулся на никем не замеченное донесение от какого-то английского внештатника. Он сообщал, что видел в одном кафе в Берне гражданина Израиля, вместе с которым давным-давно учился в Оксфорде, постигая азы горного дела.
Ланахан кивнул, вспоминая вечер своего торжества два года тому назад. С тех пор торжествовать ему приходилось нечасто.
– В ту ночь мне выпала очень большая удача.
– Несколько месяцев назад у меня тоже случилась ночь удачи – вообще-то это было воскресенье удачи. Я…
– Конечно, на самом деле мы сами куем свою удачу. Чем ты лучше, тем больше тебе везет. Верно?
Блюштейн улыбнулся.
– Да, – сказал он. – Да, это действительно так. Ну, теперь все пойдет как по маслу.
Ланахан едва не лопался от самоуверенности.
– Мне тут ребята сверху дали одно дурацкое поручение. Я хотел бы запустить диск за семьдесят четвертый год, посмотреть, нельзя ли чего-нибудь оттуда выжать.
– Сегодня у нас затишье. Я могу попросить кого-нибудь сделать это для вас.
– Нет, не беспокойтесь. Это не займет много времени. И потом, я, похоже, сам немного соскучился по клавиатуре.
– Пожалуйста. Я позвоню в дискохранилище и все устрою.
– Прекрасно, – отозвался Майлз.
– Только позвольте мне сначала взглянуть на вашу форму двенадцать, – сказал Блюштейн, лучезарно улыбаясь Майлзу.
«Какую еще форму двенадцать?» – пронеслось в голове у Ланахана, и он запаниковал.
– Сколько уже? – спросил Чарди.
– Всего минут двадцать, – отозвался Лео Беннис.
– А впечатление, будто несколько часов.
– А я-то думал, что у вас железные нервы. |