Швейк опять дома, прорвав заколдованный круг

От стен полицейскою управления в связи с объявлением воины веяло духом слежки за настроениями обывателей. За исключением нескольких человек, не отрекшихся от своего народа, которому предстояло изойти кровью за интересы, ему совершенно чуждые, полицейское управление представляло собой великолепную коллекцию хищников-бюрократов, мысль которых не шла дальше тюрьмы и виселицы и целью жизни которых была защита существования крючковатых параграфов. Со своими жертвами они обращались с ядовитой любезностью, взвешивая предварительно каждое своё слово.

— Мне очень, очень жаль, — сказал один из черно-желтых хищников, когда к нему привели Швейка, — что вы опять попали к нам. Мы думали, что вы исправитесь… Но, увы, мы обманулись.

Швейк молчаливым наклоном головы выразил своё согласие, улыбаясь при этом так невинно, что полицейский чиновник вопросительно взглянул на него, но тут же рявкнул:

— Не корчите из себя дурака!

Однако тотчас же опять перешёл на ласковый тон.

— Нам, право же, очень неприятно держать вас под арестом, и могу вас уверить, что, по моему мнению, ваша вина не так уже велика, ибо при вашей невысокой интеллигентности вас, без сомнения, подговорили. Скажите, пан Швейк, кто, собственно, подговаривает вас на такие глупости?

Швейк откашлялся.

— Я, извините, не знаю, о каких таких глупостях…

— Ну, разве это не глупость, пан Швейк, — увещевал он его отеческим топом, — когда вы, как показывал полицейский, который вас сюда привёл, вызвали стечение толпы перед наклеенным на углу манифестом и возбуждали толпу выкриками: «Да здравствует император Франц-Иосиф! Победа за нами!»

— Я не мог оставаться в бездействии, — сказал Швейк, не опуская своих добрых глаз под инквизиторским взглядом. — Я вскипел, когда увидел, что все читают этот манифест о войне и не проявляют никаких признаков радости. Ни победных кликов, ни «ура»… совершенно ничего, вашескородие. Словно их это вовсе не касается. Ну, тут я, старый солдат девяносто первого полка, не вытерпел и крикнул эти слова. Будь вы на моём месте, небось, сделали бы то же самое. Уж раз война, мы должны довести её до победного конца, мы должны прославлять государя-императора. И никто меня в этом не разубедит!

Прижатый к стене допрашивающий чиновник не вынес взгляда невинного агнца Швейка, опустил глаза в свои бумаги и сказал:

— Вполне понимаю ваше воодушевление, но если оно было проявлено при других обстоятельствам. Вы сами отлично знаете, раз вас вёл полицейский, то проявленный вами при этом патриотизм мог и должен был оказать на окружающих действие характера скорее иронического, нежели серьёзного.

— Итти под конвоем полицейского — это тяжёлый момент в жизни каждого человека. Но если человек даже и в тот тяжелый момент не забывает, что ему надлежит делать при объявлении войны, то думаю, такой человек только достоин уважения.

Чиновник заворчал и ещё раз посмотрел Швейку прямо в глаза. Швейк ответил своим невинным, мягким, скромным, нежным и тёплым взглядом.

С минуту они пристально смотрели друг на друга.

— Чорт вас разберёт? — пробормотало, наконец, чиновничье рыло. — Но если вы ещё раз сюда попадёте, то я вас вообще ни о чём не буду спрашивать, а отправлю прямо в военный суд в Градчаны. Поняли?

Прежде чем он успел что-либо прибавить, Швейк подскочил к нему, поцеловал ему руку и сказал:

— Да вознаградит вас за это бог! Если вам когда-нибудь понадобится какая-нибудь чистокровная собачка, соблаговолите обратиться ко мне. Я торгую собаками.

Так очутился Швейк опять на свободе.

Его размышления по дороге домой, не зайти ли ему сперва в пивную «У чаши», кончились тем, что он отворил те же самые двери, откуда не так давно он вышел в сопровождении агента Бретшнейдера.