|
И угрюмо уставился на ее лодыжки. Лодыжки у нее оказались очень и очень приличными. Я перевел взор чуть повыше, на икры, но здесь меня ждала неудача, так как ноги ее скрывались за складками простого длинного одеяния. Она ушла и вскоре вернулась с бутылью вина. Когда она ставила его передо мной верхняя часть ее одеяния распахнулась, и моему взору предстали две полные, белые, с розовыми кончиками, груди, которые свободно вывалились наружу. Тогда наконец‑то я взглянул на ее лицо.
Она вполне могла бы сойти за сестру‑близняшку Пульхерии. Такие же темные озорные глаза. Такая же, без малейших изъянов, оливковая кожа. Такие же полные губы и тонкий нос. Такого же возраста – примерно семнадцати лет. Различия между этой девушкой и моей Пульхерией заключались лишь в одежде, осанке и выражении лица. Девушка была в довольно грубом одеянии: ей недоставало аристократической элегантности осанки и походки Пульхерии; и были у нее какие‑то надутые, будто недовольные губы. Она имела мрачный вид девушки, болезненно уязвленной тем, что она поставлена явно ниже того места, которое, как ей кажется, могла бы занимать. – Ты почти, как Пульхерия, – сказал я. Девушка хрипло рассмеялась. – Что за несусветную чушь вы там порете? – Одна моя знакомая девушка очень на тебя похожа. Так вот – ее зовут Пульхерией. – Вы придуриваетесь или, наверное, совсем пьяный! Я и есть Пульхерия. И мне очень не нравятся эти ваши заумные заигрывания, незнакомец. – Ты Пульхерия? – Определенно. – Пульхерия Дукас? Она расхохоталась мне прямо в лицо. – Дукас! Ну и скажете! Теперь я точно знаю, что вы не в своем уме. Пульхерия Фотис, жена Гераклеса Фотиса, владельца постоялого двора! – Пульхерия… Фотис… – тупо повторял я. – Пульхерия… Фотис… жена… Гераклеса… Фотиса… Она близко наклонилась ко мне, дав мне еще раз возможность полюбоваться ее потрясающей грудью. И теперь уже не надменно, но встревоженно, она тихо произнесла: – Судя по вашей одежде, вы знатная персона. Что вам здесь надобно? Гераклес что‑то не так сделал? – Я здесь только для того, чтобы отведать вина, – сказал я. – Но послушайте‑ка, скажите мне вот что: вы Пульхерия, урожденная Ботаниатис? Ее будто поразило молнией. – Вам это известно! – Это правда? – Да, – сказала моя обожаемая Пульхерия и грузно опустилась на скамью со мной рядом. – Только теперь я уже больше не Ботаниатис. Вот уже пять лет – с того самого времени, как Гераклес… этот мерзкий Гераклес… с того времени, как он… – Она, разволновавшись, отпила вина прямо из моей чаши. – Кто вы, незнакомец? – Георгий Маркезинис из Эпира. Это имя ей ничего не говорило. – Двоюродный брат Фемистоклиса Метаксаса. Она от удивления широко разинула рот. – Я так и подумала, что вы важная персона! Я это сразу поняла! – Она вся затрепетала, и от этого стала еще более привлекательной. – Так чего вы от меня хотите? Другие посетители харчевни стали поглядывать в нашу сторону. – Мы бы не могли пройти куда‑нибудь, чтобы поговорить? – спросил я. – Куда‑нибудь, где нам никто не будет мешать. Она спокойно и понимающе посмотрела на меня. – Одну минутку, – сказала она и вышла из харчевни. Я услышал, как она звала кого‑то, крича как торговка рыбой, и вскоре в комнату вошла оборванная девчонка лет пятнадцати. – Присмотри, Анна, – велела ей Пульхерия. – Я некоторое время буду очень занята. – Она повернулась ко мне. |
