|
Ведь Энн помнила и долину, и прогулку с кем-то по этой весенней долине. Быть может, их было больше, чем одна Энн. Могло быть три Энн, как было три Виккерса, но это уже не имело значения. Может, Энн на самом деле звали Энн Картер, как его звали Джей Виккерс. Может, это означало, что по возвращении трех частей единой жизни в одно тело в нем будет доминировать его собственное сознание, как сознание Энн в ее подлинном теле.
Теперь он мог любить Энн. Ведь оказалось, что она вовсе не часть его самого. Энн, его Энн вернулась на эту Землю, чтобы позвонить и вызвать Крофорда, который мог заподозрить опасность, увидев вращающийся волчок на экране, а теперь она была уже на той Земле, вне опасности. — Все в порядке, — повторил Виккерс. — Абсолютно все. Теперь он тоже может возвращаться — Энн ждет его. И они будут счастливы, как сказала она, когда они сидели на Манхаттанском холме, ожидая роботов. — Ну ладно, — сказал Крофорд. — Пошли в зал. Виккерс остановил его. — Нет смысла. — Нет смысла? — Ваших заместителей там нет, — сказал Виккерс. — Они в другом мире. В том, о котором говорят на всех перекрестках. Крофорд глянул на него. — Волчок! — Верно. — Мы начнем снова, — сказал Крофорд. — Еще один совет. Еще один… — Поздно, — прервал его Виккерс. — С этой Землей покончено. Люди покидают ее. А кто останется, не станет слушать вас. — Я убью вас, — сказал Крофорд. — Я убью вас, Виккерс. — Нет, не убьете. Напрягшись, они молча стояли друг против друга. — Да, — выговорил Крофорд. — Не могу. Хотел бы, но не могу. Почему я не могу поднять на вас руку, Виккерс? Виккерс взял его за локоть. — Пошли, друг, — тихо сказал он. — Нет, не друг… брат.
СТАРЫЙ КЛИФФ. (Андрей Балабуха о Клифорде Саймаке)
Зовусь я Йонс Йонсен, Мой дом — штат Висконсин
I Я долго смотрел на вставленный в машинку листок, в который уже раз вспоминая восхитительный в язвительности своей совет Станислава Ежи Леца: «Прежде чем начать писать, посмотри, как прекрасен девственно чистый лист бумаги». Вот и смотрел. И думал — а что, собственно, можно сказать о Саймаке? Том самом Саймаке, который знаком, кажется, как свои пять пальцев. Том Саймаке, на чьих книгах вырос. Чей рассказ «Однажды на Меркурии» прочел еще мальчишкой… Мне было в те поры десять лет, и я еще не до конца переварил «Сокровище Громовой Луны» Эдмонда Гамильтона — первую более или менее современную американскую научно-фантастическую повесть, радением «Техника — молодежи» пришедшую к нам в 1956 году. И вот прошло лишь несколько месяцев, и в другом журнале — «Знание — Сила» — появился рассказ Саймака (понадобилось полтора десятка лет, чтобы я узнал, что на самом деле назывался он «Мятеж на Меркурии»; впрочем, такова уж судьба названий многих — и не только саймаковских — произведений…). Он настолько врезался в детскую память, что по сей день нужды нет перечитывать — так и стоят перед глазами картинки раскаленной меркурианской поверхности, видимой сквозь толстое стекло иллюминатора, а над ней — пляска разноцветных шаров, способных превращаться во все что угодно — от человека до громадной бутылки виски… А потом был сборник его рассказов «Прелесть». За ним — роман «Все живое…», пленительный «Заповедник гоблинов»… И еще, и еще, и еще… Роман за романом, рассказ за рассказом… Вот и кажется — что можно сказать о Саймаке? Да и нужно ли что-нибудь говорить? И тогда я принялся перебирать его книги. |
