— Это призрак?!

— Вы только сейчас поняли? — недоверчиво улыбнулась настоятельница.

— Но он как настоящий. Плотный, мягкий. И подрагивал, когда мурлыкал.

Я вспомнила ощущения от прикосновений Франциска. Холодные, скользкие прикосновения, которые никак нельзя было принять за касания чего-то живого. Даже его часть на руке я чувствовала как нечто инородное. А уж сам Франциск, просвечивающий и подрагивающий даже от дуновения ветра, никак не мог быть принят за живого инора. Но кот?..

— Сделать призрака плотным не так уж сложно, — заметил Шарль. — Встает вопрос, зачем это монастырю Богини, которая призывает к уважению Жизни и Смерти.

— Традиция. Кот был превращен еще Карлом Третьим, а мы всегда были лояльны к Лиденингам.

Последняя фраза была подчеркнута, словно подразумевала нечто большее, чем сказанные слова. Словно к ним добавились несказанные, но понятные всем в этой комнате. Я покосилась на Шарля. Не был ли намек адресован ему?

— И зачем это понадобилось Его Величеству?

— Это было любимое животное одной из сестер, она очень переживала о его смерти.

Даже спрашивать не буду, какой из сестер принадлежал бедный кот. Этот Карл был шутник еще тот. Вернуть любимой женщине кота в виде призрака. Как-то это не слишком гуманно по отношению что к животному, что к его владелице. Впрочем, как я поняла по Франциску, у Лиденингов вообще весьма сомнительное чувство юмора. И нездоровая тяга к монастырям. Любовь всей жизни Карла Третьего была в этом монастыре, а он ходит по потайным ходам другого. Как-то это совсем неромантично…

В келью нас отвели. Вопреки моим ожиданиям после слов настоятельницы об обычности сестры Марты, келья не только сохранилась, но и была превращена в подобие музея. При этом сама комнатушка была крохотной, точь-в-точь как та, где я приобщалась к монастырской жизни. Даже сундучок для хранения личных вещей был точной копией того, в моей келье. Почему-то подумалось, что и потайной ход наверняка построен по тем же принципам. Захотелось проверить, но увы, приведшая сюда монахиня стояла у двери, сложив на груди руки, и явно не собиралась оставлять нас без присмотра. Открывать при ней было бы неразумно — вдруг они не в курсе о столь полезной особенности монастыря, а я открою им глаза? Да и непременно встанет вопрос, откуда я про это знаю.

Впрочем, пришли мы сюда не за этим, а в надежде найти указание на артефакт. Только где его искать? Келья была совершенно пуста и безлика. Ни записей, в беспорядке разбросанных под кроватью или на ней, ни любимой фиалки в горшке на окне. Нет, конечно, за это время могла засохнуть не одна фиалка, но если уж берегут память покойной принцессы, могли и новую поставить. На всякий случай я подняла подушку, плоскую и жесткую, каковой она наверняка была и при жизни обитательницы кельи. Ожидаемо, под подушкой не было ровным счетом ничего.

— Неужели сестра Марта не вела записи? — спросил Шарль у монахини.

— Вела, сын мой. Все они в монастырской библиотеке, — елейно ответила та. — Вас проводить?

— Да, здесь мы ничего не узнаем. Пойдем, Николь.

И все-таки я потянулась и достала ларец для личных вещей под неодобрительное покашливание провожатой. Он был не пуст, внутри лежала одна-единственная вещь — миниатюра с изображением довольно симпатичного молодого инора, чье лицо показалось смутно знакомым, чего никак быть не могло — слишком давно он жил.