Изменить размер шрифта - +
Ездил до того, как мы познакомились. Может, так и рождаются секреты? Сначала ты ничего не говоришь, а потом выясняется, что ты не можешь ничего сказать. Или старику нравится дурить всем голову. Пусть все думают, что он пьянствует с бабами, когда на самом деле он спит в мягкой постели у озера. Спит, как младенец. Перечитывает одни и те же книги, никогда не доходя до последней страницы.

– И что потом?

– Через три, четыре, иногда пять дней, он встает, одевается, говорит: «Пора домой, Шустрик». Мы садимся в машину и возвращаемся в особняк.

Он никогда не говорит, где был.

Говорит, что уезжал. Только однажды произошло ЧП. Кажется, надо было за что-то голосовать. Наверное, его расчеты не оправдались, какие-то события накатились быстрее, чем он предполагал. И нам пришлось вернуться раньше обычного.

– Часто он уезжает?

– Три, четыре раза в год.

– Вам такая поездка – зеленая тоска.

– О, нет. Мне нравится смотреть на озеро. Я держу там свитера, толстую куртку. Там так тихо. Я беседую с птичками. Чирикаю в ответ. Знаете, если захотеть, с птицами можно разговаривать. Хотя бы пытаться. И мне нравиться помогать бурундукам.

Флетч вскинул глаза на здоровяка-экс-боксера.

– И как же вы помогаете бурундукам?

– Коттедж разваливается на глазах. Бурундуки роют норы под фундаментом. А камни из фундамента вываливаются, блокируя выходы из нор. Я убираю камни. Собираю орехи и кладу их у нор. Мне искать орехи проще, чем им. Я могу принести больше орехов, – говорил Шустрик совершенно искренне.

– Это понятно. Но благодарят ли они вас?

– Думаю, что да. Во всяком случае, орехи они утаскивают. Да и почему мне им не помочь? Я их сильнее.

– Конечно.

– Больше там делать особенно нечего.

– Не понимаю, как ему это сходило с рук столько лет. Как ему удавалось ничего не объяснять ни Дорис, ни Уолшу.

– А что тут удивительно? Ему же во всем сопутствует успех. Он уже кандидат в президенты. Чего еще можно желать? Они с этим смирились. Иной раз даже говорят мне, чтобы я присматривал за ним в эти отлучки. Они, конечно, не потеряли надежды узнать, где он скрывается. Но я молчу. Одному Богу известно, что они думают. Конечно, они волнуются. Но мистер Уилер живет, как в стеклянной клетке. Имеет же он право на уединение.

– Получается, полностью он никому не доверяет.

– Он имеет на это право.

– Шустрик, если бы губернатор пьянствовал с бабами, вы бы не возражали?

– Не знаю. Наверное, нет. Зачем? Женщины нравятся мне больше бурундуков.

– Сказали бы вы правду?

Глаза Шустрика сузились.

– Я бы молчал и об этом. Я считаю, что каждый должен стравливать пар, как ему этого хочется. Каждому нужно время, чтобы побыть с собой. Я вот иду в свою комнату над гаражом и делаю все, что мне вздумается. Правда, я никогда не привожу туда женщин. В губернаторский особняк. А в остальном могу делать все, что хочу. А губернатор постоянно в стеклянной клетке. За исключением тех дней у озера. Там он наедине с собой. И не принадлежит никому.

– Шустрик, а наркотики не имеют никакого отношения к этим поездкам?

– Абсолютно никакого. Он даже не пьет кофе. Заявись в коттедж доктор Том с его черным саквояжем, я бы выставил его за порог до того, как он успел бы обозвать меня.

– Однако, быстро.

– Доктор Том – оскорбление рода человеческого.

– А в последнее время он этого не делал? Не исчезал?

– Нет, – Шустрик нахмурился. – После начала избирательной кампании – нет. Последний раз мы уехали туда за день до Рождества.

Быстрый переход