Изменить размер шрифта - +
 — Я просто сгораю от нетерпения. Дрожу весь, веришь?

И вздрогнул всем телом. Лиля отпрянула. Уточнила деловито:

— А как вы долг снимите?

— Посажу ее к едрене фене!

— Точно?..

— Точнее некуда! Она меня лично «кинула».

— Верю, — кивнула Грунская. — Она в частной гостинице на Пушкинской «зависает».

 

Глаза у хоккеиста — того, что клюшкой с плаката замахивался, — были грустные.

Грустно так висеть годами на стене и замахиваться клюшкой.

И у Надежды глаза были грустные. Она сидела на сложенном диване, где вчера спал Егоров, вертела в руках чайную чашку. На журнальном столике стоял старый фаянсовый чайник. Печенье на блюдце…

Егоров смотрел в окно. Глупо как-то все… Вдали белели купола Пулковской обсерватории.

— А это что за строения? — спросил он. — Такого вида космического.

Надежда подошла, встала рядом.

— А оно и есть космического… Знаменитая Пулковская обсерватория.

Он слегка касался плечом Надиного плеча. Это было очень приятно.

— А там дальше — махнула рукой Соколова, — город Пушкин. Бывшее Царское село. Янтарную комнату недавно восстановили… А еще дальше — Павловск. Такой парк красивый…

Закат сегодня был тревожный, фиолетовый. Расплывался по небу, как клякса.

— Много у вас всего.

В Павловске он не был лет сто. В Пушкине — лет девяносто.

— Поживите у нас, не спешите, — предложила Надежда.

— А смысл? — буркнул Егоров.

— Можно вот в Павловск съездить. На электричке. А в Петергоф «метеоры» еще ходят. За двадцать минут, ветер в лицо! Когда теперь сюда выберетесь?

— Я вообще-то не за этим летел.

А ехидный внутренний голос поддразнил: «Да ты совсем не летел».

В комнату зашел Соколов-старший. Довольный. Обратился к Надежде:

— Подружки твои из садика звонили, благодарили. Дали им воду.

— Это все Пауль, — Надя улыбнулась и кивнула на Егорова.

— Да знаю! — радостно сообщил Владимир Афиногенович. — Молодец! Это по-нашему. По-питерски! Говорю тебе, переезжай. Может, отметим это дело?

— Спасибо, дядя Володя, — отказался Егоров. — Что-то не хочется.

— Папа, Пауль устал… — начала Надежда.

— Ухожу, ухожу…

 

Уваров со своими операми рванул на Пушкинскую, а Виригин подумал-подумал, позвонил Ирине, что задержится, и двинул к дому Соколовой. За рулем оперативной машины он обнаружил сильно помятого Любимова. Махнул рукой. Примостился на переднее сидение. Сзади шмыгал носом Рогов. Простудился чего-то. Все как встарь. Все на месте… Виригин закашлялся.

— Ну что, полные мы идиоты? — зевнул Любимов.

Виригин не ответил.

— Или наполовину?

— Никита Занозу искать сорвался, а я к вам, — сказал Максим.

— Значит, надула? — перебил Любимов. И слово он другое произнес — не «надула» вовсе.

— Выходит так, — согласился Максим. — Ткнула в первую попавшуюся.

— А я двое суток без сна и пищи. И Вася весь в мыле.

— Ну, извините, «прокололись», — вздохнул Максим.

— Ничего себе у вас «прокольчики»! — язвительно прокомментировал Рогов.

— Ты, Макс, совсем нюх потерял.

Быстрый переход