Проем загораживала баррикада полок и мусора, но Фуфелу с Лазарем она была не помеха — доблестные псы уже отчаянно и неистово тявкали откуда-то из глубины. Сквозь щель в наваленном Ривера пошарил лучом по небольшой кладовке: бочки, стеллажи, кучи пыльной одежды.

— Чисто, — сказал он.

Кавуто подошел и встал в проеме с ним вместе.

— Хрен там чисто.

Здоровенный полицейский распинал баррикаду, держа фонарик повыше одной рукой, а «орла пустыни» не сводя с ряда бочек у правой стены. Фуфел и Лазарь там как раз устраивали ураганную собачью истерику.

Ривера вошел вслед за напарником в кладовку и направился к бочкам. Кавуто прикрывал. За лаем инспектор различил слабый стук по металлу. Он шел из одной бочки — та стояла днищем вверх и содержала в себе что-то твердое. Этикетка сообщала нечто про фильтрационный минерал. Из-под нее высовывалась не до конца закрытая крышка.

— Там что-то есть.

— Уши заткни, — сказал Кавуто, взводя курок, и навел «орла пустыни» на центр бочки.

— Ты обдолбался? Из такой пушки тут нельзя стрелять.

— Ну есть «нельзя», а есть «не следует». Вероятно, стрелять мне тут не следует.

— Прикрой, я ее переверну.

Кавуто не успел ответить — Ривера уже схватился за край бочки и нажал изо всех сил. Бочка была тяжелая и рухнула крепко. Фуфел с Лазарем мохнатыми пулями подскочили к приоткрывшейся крышке и принялись помогать лапами.

— Готов? — спросил Ривера.

— Давай, — сказал Кавуто.

Ривера пнул край крышки, и она с лязгом откатилась, замерла и с глухим стуком рухнула в пыль. Фуфел незамедлительно влетел в бочку, а Лазарь забегал туда-сюда подле.

Ривера тоже вытащил пистолет и сместился туда, откуда можно было заглянуть в бочку. Первой взору его предстала спутанная буря серых волос, затем — два хрустально-голубых глаза, глядевшие с широкого, видавшего виды лица.

— Что ж, это было неприятно, — произнес Император, отплевываясь от собачьих слюней, коими его одарил верный Фуфел.

— И не говорите, — кивнул Ривера, опуская пистолет.

— Мне может занадобиться споспешествование в извлечении меня из этой емкости.

— Это можно, — сказал Кавуто. Он обарывал в себе обострение эмпатических мурашек, воображая, как было бы ему провести ночь, а то и больше, вверх тормашками засунутым в бочку. Они с Императором были примерно одних габаритов. — Больно?

— О нет, благодарю вас. Руки и ноги у меня онемели уже довольно давно.

— Моя догадка — вы туда не сами залезли, правда? — спросил Ривера.

— Нет, деянье совершено не мною, — ответствовал Император. — Обошлись со мною грубо, но, похоже, эдакое обращение сберегло мне жизнь. Видите ли, в бочке не оставалось места, чтобы они могли сгуститься. Меня окружали сотни извергов. Но вы их, я уверен, и сами видели, когда заходили сюда.

Ривера покачал головой:

— Вы про котов? Нет, там повсюду следы, но подвал пуст.

— Что ж, сие скверно, — сказал Император.

— Вовсе нет. — Ривера отвлекся. Он водил лучом фонарика по кладовке, искал что-нибудь такое, чем можно извлечь Императора из бочки. И уперся взглядом в пятачок у самых полок, где слой пыли остался не потревоженным их спасательной операцией. На нем с четкостью гипсовой отливки, хоть домой на День матери посылай, виднелся отпечаток босой человеческой ноги. — Сие очень скверно.

А снаружи за окном трижды быстро гавкнул Марвин. Ривера счел это сигналом опасности, хотя на самом деле в переводе с собачьего это всего-навсего значило: «Ну и что, эй, мне тут дадут дрёбаную галету или как?»

15

Витанья ума и наоборот

Томми

Вернули Томми слова.