— Бэль! — хрипло прошептал он. — Ты спишь?

Она и не пошевельнулась. Его взгляд упал на клочок бумаги, пришпиленный к его подушке. Он с замешательством прочел: «Стыдно так поздно возвращаться».

Когда он вернулся из ванны, Бэль уже повернулась к нему спиной. Простыня медленно приподнималась в равномерном ритме ее дыхания. Он осторожно залез в постель и пододвинулся к ней. Его окоченевшие члены почувствовали благотворное тепло ее тела. Наконец, он отважился и тесно прижался к этому свернутому калачиком телу, к выгнутой дугой спине, к округлым ляжкам… Так его и застиг сон.

Наутро, когда он открыл глаза, он был один. Он оперся на локоть, силясь понять причину разбудившего его шума. Тут кто-то постучал в застекленную дверь. «Второй раз, небось, стучат», — подумал он. И увидел на задернутой шторе, словно в театре теней, отражение фигуры толстого полицейского.

Он встал, словно во сне, натянул халат, и пошел открывать. Полицейский учтиво приложил два пальца к белой фуражке. Потом вытащил из картонной папки и протянул ему бланк: повестка явиться сегодня же во второй половине дня к следователю Понсу, занимающемуся расследованием дела авеню Семирамиды.

Глава 17

Разговор и четверти часа не продлился. Месье Понс оказался учтивым педантичным старичком, обладавшим двумя маленькими слабостями: повторяться и заставлять своих собеседников делать то же самое. Так, например, когда Ноэль сказал ему: «Четвертого я провел вечер в „Ампире“», он настойчиво повторил: «Значит вы говорите, что четвертого провели вечер в „Ампире“», словно простое утверждение никакой ценности в его глазах не представляло. «Да, — ответил Ноэль, протянув следователю повестку из своего участкового отделения, — и вот, в некотором роде, доказательство». «Доказательство?» — спросил месье Понс. Ноэль кивнул: «Я, сам того не зная, нарушил в тот вечер правила движения: поставил машину на улице, где автомобильное движение запрещено. Я и не знал, что, пока я был на просмотре фильма, составили протокол». «Пока вы были на просмотре фильма?» — повторил месье Понс. И обратился к секретарю: «Снимите копию с этого документа, Сюрет. Мы оценим его важность по достоинству». А затем осведомился: «Как же это повестка у вас, если вы явились в участок?» «Просто я попросил помощника комиссара мне ее оставить». «Но зачем?» — продолжал настаивать месье Понс. «Потому что я счел, что это может положить конец несправедливым подозрениям, коим я подвергаюсь». Ноэль рассчитывал заставить этим выпадом открыться собеседника, но был жестоко разочарован. «В таком случае, Сюрет, — просто-напросто сказал месье Понс, — раз месье Мартэну эта повестка больше не нужна, мы сохраним, скорее, оригинал. И попросите комиссариат на Четвертой площади прислать нам копию протокола по поводу месье Мартэна». Миг спустя следователь уже стоял и жал Ноэлю руку, как кому-то, кого не скоро увидит. По крайней мере, такое впечатление от прощания осталось у склонного к оптимизму Ноэля.

Он вернулся домой не спеша, даже завернул в оживленные кварталы, живописность и красочность которых любил. Скорое неотвратимое освобождение Клейна побудило бы кого-нибудь другого удвоить осторожность, потому что теперь, когда художника признали невиновным… Ему же это освобождение парадоксально придало чувство облегчения, почти безопасности.

Как обычно, витрина игрушечного магазинчика мадам Эльяс побудила его замедлить шаг и остановиться.