— Я понял, понял. — Лобанов налил себе водки, выпил, затем наклонился к Кожухову и заговорил, сильно понизив голос: — Будучи мэром Санкт-Петербурга, наш Панин вляпался в одну нехорошую историю, связанную с продажей иностранной фирме цветных металлов за бесценок.
— Я помню эту историю, — сказал Матвей Иванович. — Тогда ходило много слухов насчет причастности Панина к этой афере, но доказательств, насколько я знаю, никто не нашел.
— Это ты так думаешь, — улыбнулся Лобанов. — На самом деле доказательства есть. Панин был связан с тамбовской мафией. И я могу это доказать.
— Почему же ты раньше молчал?
— А ты не догадываешься?
Кожухов нахмурился:
— Догадываюсь. Ты решил приберечь эти доказательства до поры до времени.
— Именно, — кивнул Лобанов.
— Что ж… Слияние в один концерн — процесс сложный и трудный. Слишком много людей будет задействовано.
— Об этом не беспокойся. Все должностные лица, все чиновники, от которых зависит сделка, уже оповещены. Разумеется, все они дали согласие на оформление этого проекта. Дело за деньгами, Матвей. Как только ты согласишься на этот вариант, сделка будет совершена.
— А что скажет коллегия министерства печати?
Лобанов улыбнулся:
— Она скажет: «В добрый путь, Матвей Иванович!»
— Да… — согласился Кожухов. — Я забыл… Там ведь все наши ребята… Из «Университетского проспекта»…
— Да, дорогой, там все наши, — сказал премьер, и на лице его заиграла торжествующая улыбка. — Я хочу, чтобы ты понял одну вещь, Матвей, — вновь заговорил он. — Я рвусь к власти не ради каких-то привилегий или благ. Да и на власть — на власть, как таковую — мне плевать с высокой колокольни. Но я, видишь ли, убежден, что страну нужно спасать. Если Панина не скинуть, он доведет Россию до ручки. Прискорбно сознавать, Матвей, но народ у нас никогда не отличался большим умом. Наделает им Панин гадостей, а потом поведет бровью, да прищурится мужественно, да отругает подлецов-чинов-ников, да пронесется над страной на истребителе — они дружным стадом побегут на избирательный участок и снова за него проголосуют. Согласен?
Кожухов стушевался.
— Согласен, — промямлил он. — В твоих словах есть… доля истины.
— Доля? Только доля? — Лобанов грустно улыбнулся: — Да страна трещит по швам, а этот парень только и может, что стучать кулаком по столу да улыбаться избирателям.
— Но Панин не из тех людей, которых можно загонять в угол, — тихо проговорил Кожухов.
Улыбка Лобанова стала холодной.
— На этот раз ты переоцениваешь Президента, Матвей. Во-первых, я не собираюсь загонять его в угол сразу. Для начала мы предложим ему компромисс. Он добровольно откажется баллотироваться на второй срок, мы проводим его с почестями, сделаем «персональным пенсионером», поставим во главе какого-нибудь фонда. Если же Панин заартачится — мы обнародуем имеющуюся у нас информацию. Обнародуем сразу и везде. — Премьер наклонился к Кожухову: — Для этого ты мне и нужен, Матвей Иванович. Я не доверяю людям со стороны, но я доверяю тем, кого знаю всю жизнь. К тому же мы давали клятву помогать друг другу, помнишь?
— Да. Помню. Но есть и еще кое-что.
— Выкладывай.
— Где гарантия, что Президент не избавится от тебя до выборов? Ты, конечно, сможешь действовать и как свободный политик, но административный ресурс ты потеряешь. |