— Куда? — поперхнулся участковый.

— Гончар я! Всякую посуду из глины делаю, поделки, безделушки из нее же. Спрос на эту работу имеется. Без куска хлеба не сидели. Глядишь, Борька втянется. Не без мозгов же он в самом деле!

— Этот засранец не дурак. Голова у него варит. Но всегда почему-то не в ту степь. Не знаю, может крутари ему извилины повыворачивали. Знаешь, всем нутром чую, что достанет всех нас этот гаденыш. И если ты его переломаешь, я первый тебе спасибо скажу. Ведь ему всего червонец, а уже вместе с крутыми в камере побывал. И не один раз. Мать вытащила, вымолила, выплакала. Но ненадолго. Совести нет у пацана. Жестоким растет. Хлебнули они с матерью от папашки. Тот их всякий день гонял с ножами и топорами. Сколько раз в вытрезвитель, в психушку забирали, едва выйдет, снова за свое. От него, как от проклятия, не отмолишься. Он и в бомжи свалил, да не слышался, даже те выперли. Вломили и вышибли пинком. Такие ни с кем не уживаются. Кажется, и Борька не легче.

Герасим слушал участкового хмуро. Он давно приметил, как за их спинами открылась в окне форточка и острая пацанячья рожица мелькнула меж занавесок. Борька внимательно слушал, что говорилось о нем.

— Ладно, пойду на службу. А то у меня на участке таких, как Борька, полная обойма. Но тебя попрошу: возьми своего в руки. Ведь вот и сегодня поймали его в магазине. Кассирша отвернулась на мкг, он у нее из кассы деньги схватил. Слинять не удалось. Наши ребята его припутали и в горотдел привели. Там я гада увидел и привел. В другой раз закроем в камере, надолго.

— Разберусь я с ним, — пообещал Герасим и, закрыв за участковым калитку, вернулся в дом.

Борька сидел в своей комнате, ожидая громкого скандала. Он ничего не рассказал матери, и та спокойно возилась у плиты, ни о чем не подозревая.

Герасим молча курил на кухне и вдруг заметил, как тихо приоткрылась дверь в Борькиной комнате. Мальчишка не выдержал томительного ожидания и решил ускорить развязку.  Но, к своему удивлению, увидел, что его никто не собирается бить или ругать, шмыгнул носом и вышел на кухню.

— Борь, завтра помоги мне с обжигом. Хочу к воскресенью хороший задел сделать, побольше товара. Сам понимаешь, копейка лишней не бывает. Тебе новые кроссовки нужно купить, матери к зиме шубу, да и мне пора что-то на плечи. Мои брательники уставать начали. Придется тебя брать в помощники.

Мальчишка сморщился, скривился:

— Не-е, я не хочу в твою грязь лезть. Да и кому нужна глиняная посуда? Она ж пещерная! Нынче тефлон в спросе! Его хватают. А над твоей смеяться будут. Теперь даже горшки для цветов из пластмассы делают.

— Ладно! Посмотрим, как пойдут. А ты, выходит, не хочешь помочь?

— Нет. Зачем время терять зазря?

— Чем займешься?

— А тебе какое дело? Я сам по себе живу, с мамкой. Ты мне чужой. Отчитываться не буду, — сел к столу.

Наталья настороженно вслушивалась в разговор, но не вмешивалась.

Борис, наевшись, вышел из дома, а Герасим, подвязав волосы, вскоре сел за гончарный круг. К концу недели вся кладовка и сарай были забиты кружками, пепельницами, кувшинами, супницами, гладышами. Ах какими яркими рисунками он украсил их! Пепельницы, сделанные в форме листа, и те не без выдумки, все в цветах и в мотыльках. На кувшинах алели розы и гвоздики. Наталья, глянув на разноцветье, руками всплеснула:

— Такое и самим нелишнее, жаль продавать…

Услышав это, Герасим разулыбался. Лучшей похвалы не ожидал. И, приобняв, сказал бабе:

— Уж для тебя особо постараюсь. Все, что прикажешь, исполню. И улыбнулся широкорото.

За два дня распродал на базаре все до последнего. Счастливый, вернулся домой. Еще бы! Выручил хорошо, даже сам не ожидал. Накупил продуктов, обновы Наталье, кое-что себе, и только Борька остался без подарка.