– Ну же, Джерри, – поддразниваю я. – Ты же со мной разговариваешь. Когда был кто то, о ком вам нужно знать?

– Виноват, – смеется он. – Чуть не забыл, что разговариваю с Эваном Зандерсом. Ты, наверное, не заботился о женщине дольше двадцати четырех часов со времен своей матери.

При упоминании о моей матери я бросаю взгляд на Мэддисона. Никто не знает о моей семейной ситуации, кроме моей и его семьи. Я плачу хорошие деньги своей пиар команде, чтобы так продолжалось и дальше.

Мэддисон одаривает меня извиняющейся полуулыбкой.

– Похоже на правду, – я заставляю себя рассмеяться в устройство громкой связи, ненавидя вкус слов, слетающих с моего языка.

– Джерри, давай поговорим о хоккее, – быстро меняет тему Мэддисон.

– Да, давайте. У вас двоих в этом году неплохая команда. Заполучим Кубок?

– Это наш год, – заявляет Мэддисон.

Кивнув в знак согласия, я добавляю:

– Без сомнения, мы считаем, что парни в майках «Рэпторс» в этом году имеют потенциал стать обладателями Кубка Стэнли.

Мы с Мэддисоном смотрим друг на друга через стол в конференц зале. Когда речь идет о хоккее, и особенно в этом сезоне, мы не валяем дурака. Это наш год, чтобы выиграть все. В свои двадцать восемь лет мы с Мэддисоном оба вступаем в седьмой сезон НХЛ, и у нас, наконец, есть все, что нужно для победы.

– Зандерс, как думаешь, в этом году ты уменьшишь количество штрафных минут?

– Зависит от обстоятельств, – откидываюсь в кресле.

– Каких?

– Если другие команды будут играть чисто, то и я тоже. Но если будут преследовать моих ребят, то будут отвечать передо мной. Скамейка штрафников меня не пугает. Для этого я и нахожусь в этой команде, чтобы защищать своих парней и следить за тем, чтобы они не пострадали. Но судя по моим последним шести сезонам, не могу представить, что этот год будет другим.

– Ты любишь хорошую хоккейную драку, – смеется Джерри.

Что ж, тут он прав.

– И что тебе терять? – продолжает он. – Ты наносишь удары, получаешь свои штрафные, а потом уходишь с очередной женщиной под рукой каждый вечер. Мы все знаем тебя, ЭЗ. Тебе наплевать на всех, кроме себя. И именно поэтому Чикаго любит тебя. Ты самый большой засранец в лиге. Но ты наш засранец.

Мэддисон откидывается в кресле и хмурит брови, скрестив руки на груди. Мой друг разочарованно качает головой, но он знает, как это работает. Мы делали это годами.

Я делаю глубокий вдох, натягиваю улыбку, хотя репортер ее не видит.

– Все верно!

– Золотой мальчик города и плохой парень Чикаго, – добавляет Джерри. – Мой любимый заголовок, когда речь идет о вас двоих.

Мы продолжаем говорить о команде и наших целях на этот сезон, но каждые несколько вопросов возвращаемся ко мне и моей личной жизни. Мы говорим о женщинах, с которыми я ухожу с арены, о моих сфотографированных ночах в городе, о выпивке и вечеринках. Хотя я всегда напоминаю ему, что такие вечера никогда не предшествуют игре.

Каждый раз, когда Мэддисон или я пытаемся перевести разговор на «Активные умы Чикаго» – наш благотворительный фонд, поддерживающий обездоленных молодых спортсменов, которые не имеют средств для поддержания психического здоровья, Джерри возвращает разговор ко мне и моему холостяцкому образу жизни.

Я понимаю, что это имидж, который я создал для себя за последние семь лет, и именно по этой причине мои зарплаты такие большие, как сейчас, но мне бы очень хотелось также рекламировать нашу благотворительную деятельность.