– Спроси меня, есть ли мне до этого дело.

На случай, если он не смог определить это по отсутствующему выражению моего лица или засохшей крови на губе после одной из сегодняшних драк, ответ таков: «Мне плевать».

В любой другой день Мэддисон прочитал бы мне свою обычную капитанскую нотацию о том, что я подвожу команду, предоставляя «Сиэтлу» столько возможностей для игры в большинстве. Он напомнил бы мне, что мы только что проиграли на выезде, и теперь в третьем раунде плей офф у нас всего одна игра. Сказал бы мне вытащить голову из задницы и расставить приоритеты.

Но Мэддисон ничего этого не говорит, потому что знает, где мои приоритеты. Я не думаю о хоккее. Не думаю о своем контракте. Я думаю только о девушке, которая исчезла из моей жизни, потому что я не хотел, чтобы моя репутация причиняла ей боль.

Глаза Мэддисон не отрываются от моего мизинца, пока я разматываю пластырь с кольца Стиви, которое я отказывался снимать последние три игры. Оно достаточно тонкое и простое, и мне каким то образом сошло с рук его ношение, судьи предположили, что мой палец заклеен пластырем по медицинским показаниям. Но я носил его, цепляясь за него, как за какой то спасательный круг. Как будто то, что оно на моем пальце, символизирует, что Стиви все еще в моей жизни.

Но то, как она смотрела на меня вчера в самолете, как будто я незнакомец, с которым она не хочет иметь ничего общего, напомнило мне, что это не так. Меня больше нет в ее жизни. Поэтому я буду носить это гребаное дешевое кольцо, пока металл не распадется, потому что это единственная часть ее, которая у меня осталась.

Извиняющийся взгляд Мэддисона осторожно находит мой, прежде чем он снова смотрит на мой палец.

– Я не хочу об этом говорить, – напоминаю я ему, хватая полотенце и направляясь в душ.

Надев костюм, вслед за парнями выхожу из раздевалки к автобусу, ожидающему нас у черного входа на арену. Множество нетерпеливых фанатов приветствуют нас с протянутыми плакатами и ручками, стоя за ограждением на нашем коротком пути. Большинство ребят не торопятся, раздавая автографы и фотографируясь с фанатами, но я не снимаю наушники с ушей и не отрываю бесстрастного взгляда от автобуса впереди меня.

Напротив фанатов вдоль дорожки выстроились репортеры, сверкая вспышками камер, выкрикивая наши имена и надеясь, что смогут что то придумать из ничего. Требуется вся моя сила воли, чтобы не поднять руку и не отмахнуться от них, когда прохожу мимо. Честно говоря, это прекрасно сочеталось бы с тем образом, который Рич хочет, чтобы я создавал, и это очень заманчиво, потому что я частично виню их в том, что моя жизнь пошла прахом всего несколько дней назад.

«Чикаго» снова хотел получить своего постоянного плохого парня? Что ж, вот он. Я вернулся к своим типичным грязным дракам, наплевав на всех остальных, включая фанатов, которые умоляют обратить на них внимание. Они получили то, что просили, так что если бы клуб мог поторопиться с продлением моего долбаного контракта, было бы здорово.

– Зандерс. – Мою руку тянут назад, заставляя мой сосредоточенный взгляд покинуть автобус, и я обнаруживаю маленькую ручку, держащую меня за предплечье. Рука принадлежит цыпочке с кокетливой улыбкой. Я оттягиваю наушники от уха, задаваясь вопросом, какого хрена ей нужно и почему она считает нормальным прикасаться ко мне так непринужденно. – Я Корал.

Я выдергиваю руку из ее хватки.

– Отлично, – говорю я, продолжая идти к автобусу.

Девушка догоняет меня, каблуки ее туфель щелкают по цементу, прежде чем она снова хватает меня.

– Нет, я Корал. Меня прислал Рич.

На этот раз я выдергиваю свою руку из ее руки более решительно и предупреждаю:

– Не трогай меня, мать твою.

Смятение и смущение отражается на ее лице, когда она оглядывается по сторонам, тихонько посмеиваясь, пока поправляет подол своего платья.