Откидываюсь на спинку дивана, небрежно перекинув одну лодыжку через колено, и делаю глоток теплого виски. И все это я делаю с самодовольной ухмылкой, как бы говоря: «Удачи тебе, придурок, заставить меня говорить».

– Я уволил Рича.

Что ж, это неожиданно.

– Что? – наклонившись вперед, я ставлю свой стакан обратно на стол, пока случайно не уронил его в своем шоковом состоянии.

– Я уволил Рича, – повторяет Мэддисон. – Я давно хотел это сделать, и то дерьмо, которое он устроил тебе с папарацци, стало для меня последней каплей.

– Мы даже не знаем, был ли это он.

– Я уверен, что это дело рук Рича. Он годами доносил прессе. Я не могу это доказать, но мы все знаем, что это правда. Это единственное, что имеет смысл ведь он хочет, чтобы твое имя красовалось в каждом заголовке. И это объясняет почему репортеры всегда находят тебя.

Я знаю, что Мэддисон прав. В глубине души всегда это знал, но это никогда так сильно на меня не влияло. Однако на этот раз все зашло слишком далеко, и это причинило боль не только мне, но и тому, кто мне больше всего дорог.

– Я знаю, что сейчас у тебя все по другому, тебе нужен новый контракт, но мы с Логан совместно решили, что я должен разорвать с ним отношения.

– Но он никогда не напрягал тебя, – хмурю брови в замешательстве. – Ты добился успеха именно благодаря тому, кто ты есть.

– Зи, – устало выдыхает Мэддисон. – Ты наша семья, чувак, поэтому то, что он парит тебе мозг, то же самое, как если бы это происходило со мной.

Опускаю голову между плеч, пытаясь спрятать пелену слез в глазах, прежде чем киваю головой, не в силах говорить.

Увольнение агента – немалый подвиг. Большинство спортсменов всю свою карьеру работают с одним и тем же агентом, пока он продолжает приносить деньги. Мэддисон добился огромного успеха за то время, что работал с Ричем, так что то, что он делает это, для меня отнюдь не является маленьким актом преданности.

– Ты знаешь, что я не могу сделать это прямо сейчас, – напоминаю я ему. – Увольнение Рича, по сути, поставило бы крест на всей моей карьере. Мне пришлось бы представлять самого себя, а команды не могут разговаривать со мной, пока я в разгаре сезона.

– Я знаю. Ты должен делать то, что лучше для тебя, но я хочу, чтобы ты знал, что я покончил со всей этой игрой, в которую мы играли. Ты такой же хороший человек, как и я, если не лучше, и я устал от того, что люди этого не знают. Я сожалею, что все эти годы играл свою роль, позволяя фанатам думать, что я лучше тебя. Черт, ты – огромная причина, по которой я стал таким, как сейчас.

Лукавая улыбка расползается по моим губам, когда я смотрю на него, нуждаясь в том, чтобы разрушить серьезный тон этого разговора.

– Что? – осторожно спрашивает он.

– Собираешься попытаться поцеловать меня сейчас после этого признания в любви или как?

– Засранец.

– Придурок.

Я протягиваю свой бокал, чтобы он чокнулся с ним.

– Это много значит, чувак. Спасибо, – откидываясь на спинку дивана, выдыхаю глубокий, покорный вздох. – Несмотря на то, что Рич – мудак, я все равно не могу быть собой. Фанаты «Чикаго» не хотят меня настоящего. То, что они увидели мельком, заставило их троллить в интернете и нести всякое дерьмо.

– Так иди играть в то место, где фанаты тебя поддержат.

Я откидываю голову назад, сужая глаза.

– Ты видел небольшую часть дерьмовых людей в интернете, которые тебя обливали грязью, – продолжает Мэддисон. – В целом, я думаю, что любой фанат будет в восторге от того, какой ты настоящий, включая «Чикаго», но если думаешь, что они действительно не хотят тебя или что ты не можешь быть здесь самим собой, иди играть туда, где можешь.